Бунин в своих дневниках
Шрифт:
Вчерашний день не принес ничего нового. Нигде нельзя было добиться толку даже насчет Красной Горки - чья она? [...]
Нынче проснулся, чувствуя себя особенно трезвым к Кронштадту. Что пока в самом деле случилось? Да и лозунг их: "Да здравствуют советы!" Вот тебе и парижское торжество,- говорили, будто там кричали: "Да здравствует Учр. Собр.!"-Нынче "Новости" опять-третий номер подряд - яростно рвут "претендентов на власть", монархистов. Делят, сукины дети, "еще не убитого медведя". [...]
1/14 марта.
[...] Прочел "Нов. Рус. Жизнь" (Гельсингфорс) -
У нас обедал Барятинский. Затем мы с Куприным и толстым были в Бул [онском] лесу на острове.
2/15 Марта.
[...] Савинков в "Свободе" все распинается, что он республиканец. А далеко не демократически говорил он, когда мы сидели с ним по вечерам прошлой весной, перед его отъездом в Польшу!
1/14 Апр.
Вчера панихида по Корнилове. Как всегда, ужасно волновали молитвы, пение, плакал о России.
Савинков в Париже, был у Мережковских. Он убежден, что осенью большевикам конец. В этом убежден, по его словам, и Пилсудский, "который как никто осведомлен о русск. делах".
2/15 Апр.
[...] "Полудикие народы... их поминутные возмущения, непривычка к законам и гражд. жизни, легкомыслие и жестокость..." ("Капит. Дочка"). Это чудесное определение очень подходит ко всему рус. народу.
"Молодой человек! Если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких нравственных потрясений..."
"Те, которые замышляют у нас переворот, или молоды, или не знают нашего народа, или уже люди жестокосердые, которым и своя шейка - копейка и чужая головушка - полушка..." ("Кап. Дочка") [...]
4/17 Апреля.
Опять идет снег, белый, хлопьями. Лежу со льдом,- опять кровь. Вчера приехал Манухин, мы хотели его устроить на квартире Куприных, которые уезжают в Севр. Говорит, что отношение к советской власти резко ухудшилось со стороны всех в России - он из Птб. всего полтора месяца,- убежден, что нынешним летом все кончится. Но настроение там у всех еще более подавленное, мало осталось надежд на иностр. или белую помощь.[...]
Читаю Соловьева-т. VI. [...] Беспрерывная крамола, притязание на власть бояр и еще неконченых удельных князей, обманное "целование креста", бегство в Литву, в Крым, чтобы поднять врагов на Москву, ненасытное честолюбие, притворное раскаяние ("бьют тебе челом, холоп твой") и опять обман, взаимные укоры (хотя слова все-таки были не нынешние; "хочешь оставить благословение отца своего, гробы родительские, святое отечество..."), походы друг на друга, беспрерывное сожжение городов, разорение их, "опустошение дотла" - вечные слова русской истории!- и пожары, пожары... [...]
5/18 Апр.
Карташев153 прислал несколько номеров советских газет. Уж, кажется, на что хорошо знаю советскую прессу - и все-таки опять поражен. Да, никогда
6/19 Апреля.
Уехали на дачу в Севр Куприны. Мне очень грустно,- опять кончился один из периодов нашей жизни,- и очень больно - не вышла наша близость.154 [...]
Была Гиппиус. О Савинкове155: читал доклад о своей деят[ельности] у Чайковского,156- грубое хвастовство - "я организовал 88 пунктов восстаний, в известный момент они все разом ударят..." Парижской интеллигенции грозил:
"Мы вам покажем, болтунам!" С языка не сходит "мужик" - "все через него и для него", "народ не хочет генералов". Я сказал Гиппиус: что же этот народ за ним не пошел,- ведь он не генерал? Что значит "организовал"? Ведь тут легко что угодно врать! А насчет "мужика" совсем другое говорил он мне прошлым летом!
– "Пора Михрютку в ежовые рукавицы взять!"
8/21 Апр.
[...] Герцен все повторял, что Россия еще не жила и потому у нее все в будущем и от нее свет миру. Отсюда и все эти Блоки!
6 мая (пятница) 21 года.
Был на похоронах Кедрина.157 Видел его в последний раз в прошлую субботу, еще думал о нем: "Да, это все люди уже прошлого времени,- заседания, речи, протесты..." Он принес нам - это было заседание Парламентского Комитета - свой проект протеста на последнее французское офиц. сообщение о Врангеле. Опять протестовать?
– говорили мы с Кузьм [иным]-Карав[аевым]. Да и все полагали, что это просто бесполезно. Однако он настаивал. Всем хотелось разойтись - из неловкости стали слушать. Волновался, извинялся - "это набросок" - путался, я слушал нетерпеливо и с неловкостью за него. Мог ли думать, что через неск. дней он будет в церкви?
Нынче прелестн. день, теплый - весна, волнующая, умиляющая радостью и печалью. И эти пасх[альные] напевы при погребении. Все вспоминалась молодость. Все как будто хоронил я - всю прежнюю жизнь, Россию...
6/19. VI. 21. Париж.
Собачонка брешет где-то, а я: "собачонка брешет на улице, а ее уже нет..." Ее - Чайковской. И вроде этого весь день. А ведь я видел ее три-четыре раза за всю жизнь, и она была мне всегда неприятна. Как действует на меня смерть! А тут еще и у нас в доме кто-то умер (против Карташевых). И вот уже весь дом изменился для меня, проникся чем-то особенным, темным.
Что так быстро (тотчас же, чуть не в первый же день) восстановило меня против революции ("мартовской")? Кишкин, залезший в генерал-губернаторский дом, его огромный "революционный" бант (красный с белым розан), страстно идиотические хлопоты этой психопатки К. П. Пешковой по снаряжению поездов в Сибирь за "борцами", своевольство, самозванство, ложь - словом, все то, что всю жизнь ненавидел.
8/21. VI. 21. Париж.
Прохладно, серо, накрапывает. Воротились из церкви - отпевали дочь Чайковского. Его, седого, семидесятилетнего, в старой визиточке, часто плакавшего и молившегося на коленях, так было жалко, что и я неск. раз плакал.