Бунт афродиты. nunquam

Даррелл Лоренс

Он взял последнюю булочку с блюда и использовал её как указку, чтобы отмечать наиболее важные места, останавливаясь время от времени и откусывая крошечный кусочек.

— Итак, Шук-Йон, — начал он тоном заправского сказителя, — и её разрушительные последствия почти неизвестны европейцам, и когда впервые слышишь о них, то верится с трудом. Однако сей массовый психоз вполне реален. Что это? Скажем так, вера в то, что у заразившегося мужчины половой орган вдруг начинает втягиваться в брюшную полость; и тут же истерический ужас — мол, если не оказать немедленную медицинскую помощь и процесс не остановить, то пенис исчезнет в животе целиком и полностью, со смертельным исходом для больного. — Он помедлил в ожидании неизбежных улыбок. — Знаю, — продолжал он со всей серьёзностью. — У меня была такая же реакция. Однако эпидемия распространяется, как пожар, и вскоре целые племена оказываются охваченными Шук-Йон, подобно тому, полагаю, как в Средние века тряслись в пляске святого Вита наши предки. Всё это реально, даже слишком реально. Итак, когда племя заболевает, люди испытывают настоящий ужас, мужчины вцепляются в свой орган и растягивают его, стараясь удержать от

исчезновения: это ещё хуже, потому что они хватаются за подручные средства: резинки, струны, зажимы, бельевые прищепки, палочки для еды — и частенько всерьёз вредят себе. Нашу эпидемию, которая распространилась из Сингапура, как лесной пожар, и в мгновение ока охватила даже самые отдалённые уголки архипелага, породил слух (возможно, распущенный индусами), будто причина Коро в недавней вакцинации против свиной лихорадки. В магазинах, на базарах, в ресторанах и так далее буквально в один день перестали покупать свинину — а люди, решившие, будто успели-таки подхватить болезнь, ударились в панику. Итак Коро, или Шук-Йон, стала эпидемией, с которой надо было считаться [38] . Всё было использовано для просвещения жителей: газеты, радио, пресс-конференции — и напрасно. Министр здравоохранения сообщил, что государственные и частные больницы осаждены толпами вопящих больных, которые держатся за свои пенисы и требуют немедленной медицинской помощи. Это было неописуемо. Панику на Востоке надо видеть, иначе всё равно невозможно представить. Бедняга Нэш, прибывший с бригадой суровых, но вполне правоверных фрейдистов, был белый как мел и трясся от ужаса, когда мы его отыскали. Он тоже держался за свой пенис, и не потому, что думал, будто заболел, а потому, что боялся потерять его во всеобщей m^el'ee [39] . He могу не признаться, что какое-то время проблема казалась мне — не совсем нашего профиля. В Лондоне нам не сообщили ничего вразумительного об этих безумствующих толпах. Фрейд оказался бесполезным, хотя в общем-то болезнь напоминала обыкновенный невроз страха. Нельзя же требовать от вопящего китайца лечь на кушетку и выдавать свободные ассоциации к слову «пенис», когда он крепко держится за свой собственный орган и свято уверен, что тот тает, как свечка. Хуже всего было, когда стали звонить с плантаций и сообщать о распространении эпидемии за черту города, где люди ещё более подвержены массовому психозу. Мы, лорд Ламбитус и я, собирали совещание за совещанием, выслушивали мрачные отчёты о свихнувшемся мире и совершенно не представляли, каким образом протянуть природе руку помощи. Когда мне стало известно, что эту напасть уже регистрировали недавно у буги и маассаров на Целебесе [40] и Западном Борнео [41] , я подумал, что, прокатившись по всему субконтиненту, она сама собой заглохнет в Австралии, где совсем другое отношение к мужскому органу. Как бы то ни было, положение оставалось неспокойным. Следовало проявить храбрость. Всё же мы были в чужом мире с зачаточной санитарией и тотальным дефицитом льда для виски, и у нас пухли головы и едва не разбивались сердца, до того мы были расстроены.

38

Коро — реальный массовый психоз, а попсе не фантазия автора. Подробнее можно прочитать в «British Medical Journal» от 9 марта 1968 г. (Примечание автора.)

39

Рукопашная схватка, драка, свалка. Здесь: неразбериха (фp.).

40

Остров Целебес имеет также другое название: Сулавеси.

41

Также: Калимантан.

На каждом совещании бледные доктора-герои докладывали нам всё новые истории болезни. Вот вам один показательный пример. Пятнадцатилетний мальчик попал в отделение скорой помощи, его родители были вне себя от ужаса. У сына, вопили они, Шук-Йон. Мальчик был бледный, испуганный и крепко держался за свой пенис. Он услышал о Шук-Йон в школе, а до этого съел за завтраком немного паштета, в котором была свинина. В уборной ему показалось, будто его член очень уменьшился, и он решил, что заболел. С криками мальчик бросился к родителям, а те — с криками — к врачу. Там его хотя бы могут накачать успокоительным и в меру сил обнадёжить, если, конечно, он и его родители достигли той эволюционной стадии, когда начинаешь мыслить разумно; что, увы, далеко не факт. Ну вот, как я уже сказал, мы с Ламбитусом понятия не имели, что делать, дабы покончить с массовой истерией. Фрейдисты пали один за другим, и даже Нэш, который возглавлял группу спасения, увы, был помещён в больницу и вынужден принимать сильные успокоительные препараты. У него, насколько я понимаю, исчезла сопротивляемость к заразе, называемой Коро, и он почти поверил… ладно, неважно. Как бы то ни было, все мы в глубине души будто бы развлекались, правда довольно жестоким образом. Но нам никакими силами не удавалось хотя бы на шаг продвинуться вперёд. Время шло, вскоре должен был начаться сезон дождей. И тут не выдержал Ламбитус, человек с железными нервами, без воображения, как положено представителю дипломатической элиты. По утрам он стал проводить много времени в душе, обследуя себя на предмет болезни. Я заподозрил его в том, что он предполагает… В общем, положение отчаянное. Ночь за ночью я просиживал, убивая шлёпанцем гигантских москитов и раздумывая над вставшей передо мной проблемой.

Наконец я дошёл до того, что принял решение вернуться и признать нашу миссию

провалившейся, когда — всё-таки это удивительно: Нэш должен знать, почему такое происходит, — нас спасло воспоминание из моей юности. Вам, верно, известно, что когда мы с графиней обручились, то отправились в кругосветное путешествие; она сказала, что хочет познать меня на всех континентах, прежде чем окончательно решит, выходить ей за меня замуж или не выходить, — что ж, ничего другого мне не оставалось. Это ещё не был медовый месяц, но и, вне сомнений, не совсем бесполезное времяпрепровождение. Графиня всерьёз занималась ботаникой, а я тогда уже работал над сравнительным анализом восточных и западных фольклорных символов плодородия. Попутешествовав некоторое время, мы оказались в Малайе и целый месяц прожили на одной из плантаций. Из забытых закромов памяти неожиданно выплыл Тунк — божок, ответственный за плодородие и, кстати, за теперешнее перенаселение в тех местах; его глиняное изображение вешали на дверях. Я вспомнил о нём очень ясно, как бывает с давно забытым сном, и тотчас решил, что надо воспользоваться помощью божка в противостоянии общенациональному (как казалось тогда) исчезновению малайских пенисов.

— Помните, — вдруг спросил Карадок, — рассказ Сиппла о егоборьбе с Коро? В «Нае», сто лет назад.

Естественно, я помнил.

— Ужасно было бы, — с важностью произнёс Баньюбула, — действительно ужасно, если бы это распространилось и в Англии тоже. Могло бы пасть правительство — поверьте мне, с Коро так уже бывало. И уж тут-то наш маленький Тунк не справился бы, потому что в него никто бы не поверил. Итак, подвожу черту под сей странной историей: я разбудил Ламбитуса и, ни на что не надеясь, сообщил ему о своём плане. Так как Ламбитус был готов схватиться за любую соломинку, то с энтузиазмом поддержал меня. Я раздобыл несколько ex-voto [42] , несколько шёлковых картинок, зачем-то изготовленных Британским советом, и стал думать. Через полчаса у меня уже было довольно грубое изображение, которое, если воплотить его в розовато-лиловых тонах (кстати, национальный цвет), могло бы привлечь к себе несчастных.

42

По обету (лат.). — о жертвоприношении и т. п.

Мы позвонили Джулиану и послали ему образец. Мы предлагали распространять амулет бесплатно, возможно, разбрасывая его с воздуха, однако, как всегда, Джулиан с его острым умом решил проблему иначе. Амулет не будет представлять никакой ценности, если за него не придётся платить, сказал он, и мне пришлось с ним согласиться. Лишь несколько тысяч подлежали раздаче в больницах, а остальные — около четырёх миллионов для начала — решено было выбросить на рынок, чтобы предупредить подобную акцию католиков. Более того, он предложил нам один процент доходов, что было очень мило с его стороны и что сделало нас обоих весьма богатыми людьми. Итак, Коро в конце концов взяли под контроль благодаря Тунку. Должен признаться, я сохранил самые добрые чувства к божку и ношу его как амулет на цепочке для часов — хотя, видит Бог, в моём возрасте…

Вещая таким образом, граф вытащил новую и очень дорогую золотую цепочку и продемонстрировал нам своего божка.

— Прелестная эмблемка, правда? — с нарочитой скромностью спросил он.

— А почему европейскими буквами?

— Там больше ценят чужое колдовство. Этот вариант был для раздачи в больницах. А в продажу пошёл другой. Нас немного беспокоили религиозные чувства, но все остались довольны.

TUNC

U___N

N___U

CUNT

Вздохнув при воспоминании о своих грандиозных приключениях, Баньюбула посмотрел на новенькие золотые часы, висевшие на цепочке.

— У меня совещание, — сказал он. — Пора бежать. Карадок, в шесть встречаемся в самолёте. Не опоздайте и не потеряйте билет. — Потом, уже на бегу, он помахал нам и приостановился, чтобы бросить через плечо: — Надеюсь повидаться в Лондоне.

Карадок вылил в чашку остатки чая и допил его.

— Правда, потрясающе, как люди находят себя? — Мы не могли не заметить, что это прозвучало немного сентенциозно, увы. Выбравшись из своего кокона, Баньюбула стал наконец бабочкой, какой он всегда был, великолепным «павлиньим глазом», и широко расправил крылья.

— Понимаете, — сказал Карадок, кусочком кекса размазывая по тарелке масло, — больше ничего и не нужно. Не нужно больше, но и меньше тоже не надо.

Наступило время расставания, и мы с неохотой покинули Карадока, радуясь хотя бы тому, что отыскали его среди живых. Мы немного поговорили с ним о его бумагах, афоризмах и записях — ну и, конечно же, о том, как мы с Вайбартом попали впросак, пытаясь упорядочить наследие почётного покойника. От души посмеявшись, он вытер рукавом слёзы на глазах.

— Нельзя так с так называемыми мертвецами, никак нельзя, — сказал он. — В общем-то, это я виноват. Нечего оставлять за собой столько мусора. Но тогда я ещё не знал, что сначала надо всё привести в порядок, а потом уж умирать, или не будет тебе, мёртвому, покоя, метафорически говоря. Прошу великодушно меня простить. В следующий раз будет иначе, когда я умру по-настоящему. Вот увидите — ни пылиночки, ни сориночки. Всё будет гладким, как яйцо, помяните моё слово. Ни удара, ни грубого слова не останется — все записи будут сожжены или стёрты.

Он проводил нас, шагая размашисто и неуклюже, до стоянки и в тумане помахал на прощание рукой. Когда мы заворачивали за угол, я обернулся и поднял кулаки большими пальцами вверх, на что он повторил мой жест. Уже начали зажигаться фонари, потому что было туманно и сыро, и по невозмутимым проспектам катили, покачиваясь, освещённые трамваи.

— У меня голова идёт кругом, — признался я, — от удивления.

Бенедикта легко коснулась моего колена и на мгновение сжала его, прежде чем вновь сосредоточиться на зигзагах приозёрной дороги.