Бунт Хаус
Шрифт:
Я резко вскидываю голову. Эйми снова вернулась на свое место. Одному Богу известно, как долго она там просидела.
— Я не могу предположить, что случилось с тобой, основываясь на том, что мы знаем на данном этапе, но я могу прочитать то, что ты сказала офицеру. Как ты думаешь, это будет нормально? И тогда ты можешь сказать нам, есть ли что-то еще, что ты помнишь, или если есть что-то, что ты хотела бы изменить? И не волнуйся. Здесь нет ни правильного, ни неправильного. Если ты помнишь что-то другое, это нормально. Ты можешь все сказать нам, и
Я моргаю, давая ей понять, что все поняла.
Она вытягивает шею, несколько раз вдыхая и выдыхая воздух, словно собираясь с духом, прежде чем начать читать. А потом она начинает:
«Я вернулась домой в шесть. Он уже был там, в доме. Мой отец. Он должен был уехать на маневры, но, должно быть, вернулся раньше. Я сразу поняла, что он пьян. По крайней мере, мне показалось, что он был пьян. Он вел себя странно, шатаясь и натыкаясь на мебель. Он не хотел со мной разговаривать. Я позвала маму, чтобы сказать ей, что с ним что-то не так, но она не ответила, и я пошла искать ее.
Она любит писать письма моей бабушке в задней комнате, так что я первым делом заглянула туда. Она лежала там на полу, вся в крови. Она лежала на животе, и ее юбка была задрана до талии. Сначала я не поняла, что произошло. Но потом увидела кровь на ее нижнем белье. — Эйми делает паузу. Глотает. Продолжает. — У нее в голове сбоку была дыра.»
Эйми смотрит на меня.
— Что это за дыра, Элоди? Как дырка от пули?
К горлу подступает желчь. Я отделена от самой себя, вне своего тела, удалена от этого места и этой ситуации. Только так я могу дать ей необходимую информацию, но это означает, что я говорю, как робот.
— Нет. Больше. Размером примерно с мяч для гольфа. И ее череп был... он прогнулся вокруг отверстия.
Эйми постукивает ногтем по столу, и останавливается, заметив, как я вздрагиваю. Она возвращается к моему заявлению:
«Я кричала папе, чтобы он вызвал «скорую», но знала, что уже слишком поздно. Губы у нее были синие. Но я все же проверила пульс. Я перевернула ее и положила на спину. Я попыталась сделать ей искусственное дыхание, но она уже была мертва.»
Я помню, как говорила все это. И выражение лица офицера тоже. Он выглядел потрясенным тем, что я ему рассказывала. Но я не помню, чтобы чувствовала эту нарастающую тоску, несущуюся ко мне, как неизбежный конец шекспировской трагедии, отказываясь замедлить или изменить ее ход. Я знаю, что сейчас произойдет, и не могу сдержаться. Хотя хотела бы.
«Именно тогда он пришел и схватил меня, — продолжает читать заявление Эйми. — Он схватил меня сзади. Он был таким сильным. Я не могла бороться с ним. И я не думала, что он сделает что-то плохое. Не сразу. Но потом он отнес меня к стальному сейфу, где хранил свою униформу и снаряжение. Он сковал мне руки наручниками за спиной, а потом посадил внутрь. Я брыкалась и кричала, боролась, но не могла выбраться.
Некоторое время Эйми тупо смотрит на отчет.
— Ты еще что-нибудь хочешь добавить, Элоди? Ты ещё что-нибудь помнишь?
— Да. — Я должна сказать это сейчас, пока я не в себе. Я не могла сказать офицеру, который нашел меня. Он был слишком молод. Слишком напуган. Его вырвало прямо на ботинки. Однако эта маленькая комната кажется более безопасной, и Эйми не выглядит так, будто ее сейчас стошнит. — Кое-что случилось. Раньше... до того, как он засунул меня в ящик.
Детектив прищуривается.
— Что?
— Он сделал со мной то же, что и с моей мамой. Он вгонял себя… в меня. Между моих ног. Он прижал мою голову к плитке, и он... он сделал мне больно. Я кричала. Я пыталась остановить его, но... Я видела свою маму. Ее глаза все еще были открыты, и она смотрела прямо на меня...
Вот и все. Это все, что у меня есть. Я не разваливаюсь на части. У меня просто кончился пар. Я не могу продолжать. Эйми смотрит на меня, ее прекрасные карие глаза сверлят меня, и одинокая слеза дрожит на кончиках ее ресниц. Эта единственная слеза — больше, чем я пролила за себя с тех пор, как выбралась из сейфа. Кажется неправильным, что она будет первым человеком, который заплачет над тем, насколько ужасен этот кошмар. Она тоже это знает. Она быстро смахивает слезу, подавляя свое странное проявление эмоций.
— Нам нужно отвезти тебя обратно в больницу. Я не думаю, что они взяли анализы на изнасилование.
Стыд разжигает во мне огонь. Я пытаюсь замкнуться в себе, стараясь не думать о грядущем унижении.
— Еще несколько вопросов, и мы вытащим тебя отсюда. Когда это все случилось, Элоди?
— Вчера. В пятницу. Это случилось после того, как я вернулась домой из школы.
Эйми бледнеет, краска отливает от ее лица, когда она смотрит на лежащий перед ней отчет. Кажется, она не смотрит ни на что конкретно. Ее рука дрожит, и она быстро прячет ее под стол, подальше от посторонних глаз.
— Ты хоть представляешь, Элоди, какой сегодня день? — спрашивает она тихим голосом.
Эти бесконечные часы в темноте, свернувшись в клубок, мои суставы кричали в агонии, умоляя меня вытянуться, прижавшись носом к этим крошечным отверстиям. Казалось, что прошла целая вечность. Ад, который охватывал целые жизни. Впрочем, я знаю, что разум играет со мной злые шутки. Часы кажутся днями, а те-годами. Я нахожусь в участке с трех часов утра, а это значит, что было около полуночи, когда тот офицер взломал замок ящика и выпустил меня. Мой мозг отказывается от идеи заняться самой простой математикой, но я заставляю себя считать часы на пальцах.