Бунт Хаус
Шрифт:
Я смотрю ему в лицо — дикое, прекрасное лицо, о котором писали поэты на протяжении тысячелетий — и ужасный страх, затаившийся в глубине моего сознания с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, просто исчезает.
— Нет. Не будет, — шепчу я. — Я действительно люблю тебя.
Он выдыхает, его голова опускается, подбородок ударяется о грудь, и я чувствую его облегчение.
— Слава гребаному Богу.
— Рэн? Ты убил моего отца?
Он смотрит на меня из-под своих темных бровей, и у меня перехватывает дыхание.
— Нет, малышка Эль, я его не убивал. Но я причинил ему боль. Я сделал ему чертовски больно.
Глава 35.
РЭН
МАРИПОЗА
Маленькие мальчики и девочки, которым в ее рассказах выпадала ужасная судьба, всегда были плохими детьми. Они не слушали старших, плохо себя вели, были непочтительны, никогда не делали того, что им говорили, и за это их жестоко наказывали.
Марипоза надеялась, что ее горестные рассказы преподадут нам, бедным сиротам-близнецам, урок, и мы встанем на путь истинный. К сожалению, ее страшные истории преподали мне только один урок: лучший способ не бояться чудовища — это стать им.
Я расскажу Элоди все, что она захочет узнать — если она захочет узнать — все до мельчайших подробностей о том, что случилось с полковником Стиллуотером в тот уик-энд, когда я потащил Дэшила и Пакса на самолете через полмира, чтобы помочь мне поймать этого ублюдка. Я сяду рядом с ней и пройду через все это шаг за шагом. Но не думаю, что она хочет этого прямо сейчас. Думаю, что прямо сейчас ей нужно осознать тот факт, что она свободна, и тайна, которую она хранила, больше не должна грызть ее душу. Она может выйти из темноты на свет, и да поможет мне Бог, я буду готов и буду ждать ее там, когда она это сделает.
А пока единственный вопрос, который она задает: — Если это случилось несколько недель назад, почему они ничего не сказали? Почему они не сказали мне, что на него напали?
Я рассказываю ей все, что знаю, стараясь не приукрашивать факты.
— В первые дни после того, как его доставили в больницу, они не знали, кто он такой. При нем не было никаких документов, и лицо его было, э-э, распухшим до неузнаваемости. Затем военная полиция установила связь и перевезла его в армейское медицинское учреждение. Твой отец пробыл там достаточно долго, чтобы настоять на том, что он не хочет, чтобы тебе говорили о случившемся. После этого его поместили в медикаментозную кому, чтобы он мог исцелиться. Мой контакт говорит, что он не может получить доступ к любой дополнительной информации, не поднимая красных флагов, так что это все, что я могу тебе сказать.
Она машинально кивает, впитывая эту информацию.
После всего, что я сделал, я ожидаю, что она отшатнется от меня, но она этого не делает.
Мы остаемся в отеле до вечера воскресенья, и я слишком привыкаю к тому, что Элоди засыпает в моих объятиях. Это самый пугающий, неземной опыт, который я когда-либо переживал. Я так заворожен звуком ее медленного, ровного дыхания, что сам едва успеваю заснуть.
Дорога обратно в Вульф-Холл проходит в полном молчании. Впрочем, это вовсе не неловкое молчание. Элоди спокойна и довольна, и кладет
Она продвигается все ближе и ближе к моей промежности, ее движения становятся все более медленными и дразнящими, и в конце концов мне приходится съехать на обочину, чтобы отрегулировать свой неистовый стояк.
— Ты чертовски опасна, — рычу я, искоса бросая на нее напряженный взгляд. — Как парень может сосредоточиться на дороге, когда девушка рядом потирает его член?
Я ничего от нее не жду. Я не прикасался к ней с тех пор, как мы поговорили о том, что случилось с ней в Тель-Авиве. Во всяком случае, не в сексуальном плане. Я целовал ее и обнимал, но в остальном я ждал, когда она сделает первый шаг. Она делает это сейчас, припарковавшись рядом с вязами, положив свою руку прямо на мой член и сжимая его так сильно, что это граничит с болью.
— Хрен знает, как ты будешь концентрироваться, когда я возьму твой член в рот, — говорит она. — Езжай.
Я смеюсь.
— Ты хочешь, чтобы мы оба умерли?
Она прикусывает кончик языка, расстегивает пуговицу на моих джинсах и медленно, многозначительно стягивает молнию на ширинке.
— Я видела, как ты водишь машину. С нами все будет в полном порядке. Просто смотри на дорогу, Джейкоби.
В свое время я много ездил по дорогам, но с Элоди все по-другому. Когда её сладкий, идеальный маленький ротик так нерешительно и нежно обхватывает меня, это чертовски убивает меня. Я не хочу убивать нас до того, как у нас появится шанс на нормальную совместную жизнь, как бы она, эта жизнь, ни выглядела. Элоди скользит рукой вниз по моим боксерам, пальцами крепко сжимает мой член, и освобождает мою эрекцию. Ее глаза расширяются, когда она смотрит вниз на набухший, блестящий кончик моего члена.
— Мне ведь не придется повторять тебе дважды, правда? — спрашивает она.
А теперь она еще и нахально издевается надо мной? Мне это нравится. Тем не менее, я беру ее за запястье и останавливаю, чтобы она не пошла дальше.
— Я заключу с тобой сделку. Ты позволишь мне съесть твою киску на капоте этой машины, а я позволю тебе делать со мной все, что ты захочешь, когда мы вернемся в академию.
Элоди смотрит на меня как на сумасшедшего.
— На капоте машины? Этой машины? Прямо сейчас? На обочине дороги?
Она никогда на это не согласится.
— Да.
— Где кто-нибудь может проехать мимо и увидеть?
— Да.
— И нас могут арестовать?
— Точно.
— Ладно, хорошо. — Она смотрит на меня вызывающими голубыми глазами, вызывая меня сделать это, черт возьми. Она не думает, что я это сделаю. О Боже, неужели ей еще многое предстоит узнать обо мне. Когда я говорю, что собираюсь что-то сделать, я точно это делаю.
— Отлично. Снимай штаны. Я хочу, чтобы твоя голая задница оказалась на капоте в ближайшие три секунды, или я заставлю тебя пожалеть, что ты не держала свои руки при себе, Стиллуотер.
Она замирает, но только на долю секунды. Затем выходит из машины. Я следую за ней, готовый преследовать ее вокруг машины, если она будет плохо себя вести, но она запрыгивает на капот Мустанга и откидывается на локти, бросая на меня соблазнительный, дразнящий взгляд, который заставляет мои яйца пульсировать. Боже, я так сильно хочу ее трахнуть.
— Ты что, так и будешь там стоять? — спрашивает она, и ее губы изгибаются в многозначительной улыбке.
Я засовываю руки в карманы, перемещая свой вес на одно бедро.