Бунт машинФантастический роман
Шрифт:
Была ли графиня Гандур действительно графиней — никто доподлинно не знал. Ей было не то 40, не то все шестьдесят лет; она была либо француженка, либо испанка, а может быть и американка. Она была чертовски богата, писала стихи, хорошо ездила верхом, сама управляла автомобилем, говорила речи на разных светских торжествах, присутствовала на дебатах в парламенте и в академиях, на скачках, на национальных и интернациональных спортивных празднествах, принимала участие в литературных жюри. Владела яхтой, которая или стояла на якоре на реке или же бороздила воды дальних стран, о чем подробно сообщали ежедневные газеты и еженедельники.
— Через 20 минут? — спросил Форсинг. — Надо спешить.
Уплатив по счету, приятели выбрались из ресторана и расселись по автомобилям. Трепидекс
Каботина, в голове которой слегка шумело от выпитого шампанского, смеялась, показывая свои белоснежные зубы и пожимала крепко руки графини Гандур, показывавшей им свой плавучий домик. В квадратном салоне, освобожденном от столов и цветов, собрались наиболее «неистовые» члены «Клуба неистовых». Президента встретили овациями. Когда Каботина и графиня уселись, Трепидекс объявил заседание открытым.
— Прежде чем перейти к порядку дня, — провозгласил он, — мы должны почтить вставанием память наших доблестных товарищей и друзей — Карла Карбю и Мориса Гальваноза, трагически погибших третьего дня. Чтобы поддержать свою репутацию неистовых — прозвище, которым мы все гордимся, — они неслись со скоростью 130 клм., не обращая внимания ни на подъем, ни на спуски, ни на повороты, и были раздавлены экспрессом у местечка Тру-Сюр-Мар. Подвиг их не требует комментариев; я ограничусь только выражением восхищения ими и сожалением об их утрате. Боже вас упаси, однако, сказать — «Да почиют они с миром», потому что наш идеал в том, чтобы даже за гробом обрести не покой, а молниеносное движение, вихрь. Пусть же души наших товарищей, безвременно отнятых у нас злой судьбой, непрестанно носятся вокруг нас. Если неистовство и ведет нас иногда к гибели, зато оно дает нам возможность украшать жизнь.
Раздались аплодисменты. Трепидекс, гордый своим успехом, предоставил слово секретарю, выступившему с докладом по вопросу об устройстве «Недели безумств».
— Сообщение о наших грандиозных празднествах встречено во всем мире с неописуемым энтузиазмом, — сказал он. — Со всех концов света спортсмены письмами, телеграммами и радиограммами выражают свое согласие принять участие в празднествах. Мы получили так много откликов, что я ограничусь лишь кратким перечислением. Если есть неистовые в нашем государстве, то их немало и по ту сторону границы, — и секретарь потряс кипой писем и телеграмм; и посыпались имена отдельных членов, названия клубов, обществ Европы, Америки, Индии, Китая и Австралии, целый калейдоскоп людей — пожирателей пространства. Предлагали пароходы и поезда; вызывались устроить арены, стадионы, подвижные дортуары, подводные и воздушные рестораны и т. п. Первоначальная программа, таким образом, получала свое полное завершение. Так как каждый день недели должен был праздноваться в различных городах, расстояние между которыми было не менее 600 километров, можно было себе вообразить, сколько понадобится перевозочных средств для того, чтобы перемещать зрителей и артистов из одного города в другой, какую массу труда и энергии придется на это затратить.
Присутствующие, захваченные проектом, вставали один за другим, высказывая свои соображения, которые Трепидекс записывал, чтобы обсудить их потом с Брассер-д'Аффером. Так продолжалось три часа, после чего собрание занялось вопросом о замещении вакансий, освободившихся за смертью Карбю и Гальваноза. Было предложено 3 кандидата. Первого звали Тротинэн. Он был невысокого роста, с брюшком, небольшой лысиной, в золотых очках. Взойдя на кафедру, покинутую секретарем, он начал гнусавым голосом:
— Господа, я буду краток, но точен. Я не богат: всего три миллиона; определенной профессии не
Мне известны все пляжи, все бальнеологические курорты, отели, где можно хорошо поесть, подвалы с хорошими винами, интересные казино. Я всходил на все горы, доступные для туристов, избороздил все судоходные реки; я горжусь тем, что в течение 15 лет я не провел в одном месте более двух недель; я знаю наизусть целые страницы железнодорожных указателей, лично видел все достопримечательности, перечисленные в трех томах Бедекера. В общем, я никогда не совершил ничего полезного: я еду, возвращаюсь, совершаю круговые поездки, поднимаюсь и опускаюсь по лестницам, сплю в спальных вагонах, читаю только в залах ожидания, одним словом, представляю собою тип истинного непоседы и буду метаться до тех пор, пока мне это официально не запретят.
Это выступление вызвало одобрение. Тротинэна сменил Министрабль — второй кандидат.
— Большинство из вас, господа, знает меня по имени, — улыбнулся оратор. — Я — политик, этим все сказано. Как и мой достопочтенный собрат, которого вы только что слышали, я уверен в своей бесполезности; как и он, я не имею ни минуты покоя. Не протестуйте, г. Тротинэн: я еду, возвращаюсь, совершаю круговые поездки, поднимаюсь и спускаюсь по лестницам, сплю и ем в вагоне, читаю в залах ожидания. Кроме того, я говорю. Подумайте, господа, сколько мне нужно потратить энергии, чтобы, несмотря на усталость от постоянного передвижения, говорить перед толпой о том, что я плохо знаю, а иногда, увы, и совершенно не знаю. Я жонглирую словами, пускаю слушателям пыль в глаза, возбуждаю их страсти и умею внушить им, что я обладаю секретом всеобщего благополучия. Я присутствую везде, где нужно поддержать выборы, прочесть доклад, вести пропаганду, основать какое-нибудь общество, отпраздновать какую-нибудь годовщину, открыть памятник, произнести надгробную речь, тост, подать благой совет. За мной числятся более 800 речей, четыре дуэли на пистолетах, три на рапирах, одна на шпагах; я участвовал в свержении нескольких министерств и, если благодаря моим речам я приду к власти, будьте уверены, что покоя я и тогда не найду. Господа, я надеюсь, что вы правильно оцените мои качества «неистового», и прошу принять меня в число ваших членов.
По тем рукоплесканиям, которыми присутствующие проводили его от кафедры до кресла, г. Министрабль понял, что дело выиграно.
Наступила тишина. Взоры всех искали третьего кандидата. К всеобщему удивлению, Трепидекс попросил слова:
— Г. Жавиль извиняется перед вами за свое отсутствие. Он питает глубокое уважение к членам клуба, но его многочисленные занятия…
— Жавиль… строитель? — прервала графиня Гандур.
— Он самый.
Поднялся ропот:
— Жавиль-фабрикант? Фабриканты не могут быть неистовыми…
— Господа, — отозвался с места авиатор Петара. — Жавиль владеет не только заводами и фабриками, у него есть еще и каменноугольные копи. Он мог бы спокойно спать в своей постели, удовлетворяясь доходами со своих огромных предприятий. Но он делает не так: он превратил автомобиль в рабочий кабинет и спальню. Он всегда мечется и суетится. Чем же объясняется активность этого крупного промышленника, как не врожденной любовью к сутолоке, хлопотам? Он должен быть нашим.
— Я скажу больше, дорогой Петара, — добавил Трепидекс: — кандидат, которого я защищаю, не довольствуется тем, что сам работает без устали и физически и умственно, он требует того же и от своего персонала: девять часов ежедневного интенсивного труда — вот норма для его служащих.
Приступили к голосованию. Оно было бурным, чему немало способствовало большое количество выпитых ликеров. Жавиль был выбран единогласно, равно как и Министрабль. Тротинэн отнесся к своему провалу стоически.
— Утешением мне послужит быстрая езда в автомобиле и в курьерском поезде, — вздохнул он. — Я отправляюсь на вокзал.
Рассвело. Когда первые лучи солнца позолотили верхушки домов по ту сторону реки, члены клуба простились с графиней Гандур и разошлись в разные стороны; Каботина и Трепидекс снова уселись в мотор.