Бунт обреченных
Шрифт:
Лэнк молчал, сосредоточенно ведя машину и объезжая наиболее глубокие рытвины. Дорога поросла густой изумрудной травой, но через буйную растительность еще можно было разглядеть островки асфальта:
— Это же автострада 15-501, да?
Брат, улыбнувшись, взглянул на меня и согласно кивнул.
— Не могу себе представить, что могло привести eе в такое состояние, буквально порвать на куски. В таком виде она находится уже очень долго.
Деревья здесь были несколько ниже, чем везде, и я вдруг понял, что мы проезжаем через южную часть Корстианского государственного парка. Несколько веков назад на этом месте находилась ферма, а с 1920 года эта территория была объявлена заповедником.
Люди, сидевшие у огня, имели темный цвет кожи, но скaзать, индейцы они или нет, было трудно. До Вторжения индейское сообщество размешалось в Ламби Мьюзем или в небольших городках, что основало племя Чероки около Эшвиля.
— Лэнк?.
Брат наконец поднял глаза, отвлекшись на мгновение от дороги, и я увидел, что дневная жара, трудная дорога и тяжелая сутана заставили его пропотеть.
— Почему ты выбрал служение богу?
Лэнк бросил на меня долгий, испытующий взгляд, будто говоривший: «Могу ли я довериться тебе, могу ли открыто говорить? Ты и вправду мой потерянный и вновь обретенный брат или просто человек, носящий форму господ?» Он на секунду отвел глаза, затем вновь посмотрел на меня:
— Ну… — Лэнк нервно потрогал белый воротничок священника и слабо улыбнулся: — Лучше уж такой ворот, чем какой-нибудь еще. Тебе повезло, Ати, ты даже сам не знаешь как…
Память услужливо предоставила еще одно полузабытое воспоминание — Лэнк, заливающийся слезами в день моего отъезда. Закат окрасил небо в красновато-коричневый цвет, горизонт будто разрезал светило пополам, видимая часть солнца чуть затуманена облаками… Этот цвет напомнил мне об остальных красных небесах и мирах, где я побывал.
Последовавший калейдоскоп событий поверг меня в шоковое состояние: прощание с отцом, матерью, братом, сестрой, Алике, втайне боясь ее слез, желая, чтобы она не плакала, и зная, что этого не избежать; затем пробежка вместе с остальными юными напуганными новобранцами через холодный лес, полный враждебных деревьев-великанов; затем страх перед теткой-сержантом с изуродованным шрамами лицом и холодным блеском в ее голубых глазах.
Помнится, я тогда думал, был ли когда-либо мужчина, который любил эту жестокую, бесстрашную женщину. Неужели и Алике стала бы такой, пройди она экзамены? На этот вопрос у меня не было ответа.
На поезде мы добрались до старого аэродрома, где сели на борт разбитого, древнего грузового самолета, второй половины XX века. Летели над густой зеленью лесов, взяв курс на запад, рассматривали невысокие горы, разрушенные города, Миссисипи, распухшую от плывущих по ней бревен, пустыни, исковерканные воронками от взрывов и, казалось, все еще дымящиеся.
Мегаполис Калифорния выглядел, как громадный игрушечный городок, приплюснутый ногой какого-нибудь гиганта.
Потом перед нами простиралась Австралия, безликий мир, где царили красно-коричневыe тона. В небе сияло беспощадное солнце, а мы шагали по безжизненному песчаному ландшафту. Не выдерживали многие. Стойкие и выносливые юноши и девушки в изнеможении падали на горячий песок, умоляя отправить их домой. Численность нашего отряда заметно уменьшилась, а сержант со своими помощниками не знала ни жалости, ни сострадания.
Один из моих новых друзей — новобранец из Англии, который позже погиб вдали от родной планеты, под чужим солнцем и под чужим небом, — прозвал ее «Прекрасная Дама».
Тогда я был не настолько образован, чтобы понять подоплеку клички.
Безвоздушный Марс полностью подтвердил свою репутацию гиблого места, где легко можно расстаться с жизнью. Я и мои товарищи по оружию, экипированные в вакуумные скафандры незнакомой конструкции, с трудом шли под палящими лучами маленького колючего солнца в мрачном розовом небе, чернеющем к зениту; пробирались через беспощадную красную пустыню, в которой нет и не может быть жизни. Наши ряды поредели еще больше, у меня начались галлюцинации, врывающиеся в мои сны, и без того наполненные кошмарами, тоской по дому, безрадостные, в зелено-голубых тонах.
Однажды ночью я проснулся весь в слезах и обнаружил, что меня, словно маленького, испуганного ребенка, обнимают руки нашего сержанта. Потом она осторожно вытерла пот с моего лба, и через некоторое время я, успокоенный и убаюканный, провалился в тяжелый сон. Утром я проснулся один. «Прекрасная Дама» зверствовала как прежде, и мне показалось, что ее приход ночью был ничем иным, как сновидением.
На Марсе я мечтал увидеть зелень, планету, покрытую травой и деревьями, и это желание сделало мои мечты о доме еще болезненнее. Земля — зеленая планета, но Альфа-Центавра А-ГУ еще зеленее, так же приплюснута с полюсов, с такими же высоченными, рвущимися в небо вершинами. Леса там золотые, полные существ, будто пришедших из ночных кошмаров. На этой планете мы закончили подготовку, и наши ряды еще больше поредели.
Когда все закончилось, нас осталось пятеро из двух дюжин. Сержант поцеловала нас всех, вручила направления и улыбнулась. Мы отправились по своим легионам, на войны, заставившие нас забыть о смертельно выматывавших тренировках. Пока мы не приняли участия в боевых действиях, мы даже толком и не знали значения слов «смертельно трудный»; пока не знали.
Небо становилось все темнее и темнее, тени удлинялись и сгущались, а Лэнк все вел машину в гору.
Две невысокие горы, граничащие с Болин Крик, закрывали два отдельно стоящих здания, отчетливо вырисовывавшиеся на горизонте. На вершине горы Болус, лежащей к северу, возвышалось нечто, похожее на мечеть с золотыми куполами, от которых отражались последние лучи заходящего солнца. На вершине же Чепел Хилл стояла знакомая черная конструкция — резиденция местного господина. Что там было еще, я не видел — обзор закрывали деревья.
Почему-то мне казалось, что мы поедем до улицы Франклина, находившейся справа от резиденции, но проехать оказалось невозможно от засилья молодых деревьев, а дорога была кем-то давным-давно взорвана.
Лэнк повернул там, где раньше был угол Эстес, и выехал на избитую, покрытую рытвинами дорогу.
По ней ходили люди, рассматривающие нас с явным любопытством. А может, только меня? Один или два раза мой брат махнул кому-то рукой, и его в ответ тоже приветствовали.
Когда я еще не поступил в легион, никто не жил в этой низкой, заболоченной местности. Жители Чепел Хилла предпочитали селиться повыше, в горах.
— А что там внизу?
Лэнк удивленно взглянул на меня, затем пожал плечами:
— Поселенцы, Ати. Господин поставил здесь свой дом, и нам пришлось переселиться.
Слово «поселенцы» наемники-спаги использовали для обозначения любых туземных деревень. Я задал вопрос:
— Ты живешь у подножия холма?
Брат отрицательно покачал головой:
— У меня есть клетушка в монастыре. — Небрежным жестом он указал на мечеть, видневшуюся на горе Болус.
— Значит, лишь немногие остались… Сколько жителей там?