Бунт при Бетельгейзе
Шрифт:
— Хм, — задумалась бабка, глаза ее заблестели. — И то дело! Только сами вы кто будете?
— Мы — секретные агенты, — заговорил Дылда, собираясь произвести на старушку убийственное впечатление.
Эдик его поспешно перебил:
— Это дома мы агенты, а здесь — самые обыкновенные туристы!
— Ах, туристы… Ну, туристам сам мэр велел помогать. Надеется здесь второй Австралион открыть со временем. Чтоб денежки, значит, туристические, в наших карманах оседали. Только как мне понять — настоящие вы туристы или голодранцы
Цитрус с заговорщицким видом полез в карман, извлек оттуда золотой слиток и продемонстрировал его вахтерше.
— Мы — люди состоятельные, бабуля!
Впечатленная блеском золота старушка открыла дверь, и «туристы» мгновенно просочились в коридор.
— А доктора у вас живут там же, где и работают? — осведомился Цитрус.
— Ну да… На втором этаже, тут рядом совсем. Два поворота, и дверь налево…
— Вы бы проводили нас, бабуля! — подмигнул Эдик, похрустывая единственной уцелевшей пятидесятирублевой купюрой в кармане.
Похоже, вахтерша не только услышала хруст, но и по звуку определила достоинство купюры, потому что рванула вверх по лестнице с нечеловеческой скоростью. Непривычные к большой силе тяжести посетители едва поспевали за ней.
— Уйдет бабка! — стонал ковыляющий последним Дылда.
— Нас-стигнем! — шипел Змей.
К счастью, апартаменты доктора Кондратьева оказались недалеко от главного входа, но не на проходе, а в боковом коридоре — что демонстрировало его повышенный авторитет в госпитале и на планете. На двери — дорогой темно-коричневый пластик «под дерево» — красовалась серебряная табличка: «Доктор медицины, профессор 1-го медицинского университета Австралиона, советник Великой ложи Сириуса Матвей Игнатьевич Кондратьев». Фамилия, имя и отчество доктора были так богато украшены завитушками, что с трудом читались.
— Туточки! — отрапортовала бабка, преданно глядя в глаза Эдику.
Тот сунул ей в руку десятикопеечную монету, приобнял за плечи, доверительно прошептал:
— Спасибо! Мы никогда не забудем вашу доброту. — И добавил про себя: — Выдра старая.
Дылда попробовал открыть дверь и, поскольку попытка ничего не дала, начал молотить по пластику кулаками.
— Ироды, — бросила на прощание бабка.
— И вам всего хорошего, бабуля, — широко улыбнулся Цитрус. — Не последний раз видимся!
— Тут з-звонок имеется, — объявил Змей, когда Дылда уже выбился из сил, колотя по двери. — Вот, кнопочка.
Эдвард принялся давить на кнопку, не жалея сил. Неужели Кондратьев спит в четыре часа утра?! Что за безобразие, в самом деле?! Мог бы и догадаться, что к нему прибыли старые друзья!
Наконец за дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил хриплый голос. — Зина, ты, что ли? Не дам я денег, и не проси…
— Открывай, Матвей Игнатьевич! — выкрикнул Эдик. — И вообще, видеокамеру себе заведи. Или «глазок» установи на двери.
Дверь, скрипнув, распахнулась. Опухший со
— Ш-шайс-се! — выдохнул Змей. — Не могу сдерж-ш-шаться! Руки так и тянутся эту с-сволочь рас-спис-сарить..
Доктор испуганно шарахнулся в глубь кабинета, куда следом за ним вломились гости. Дылда предусмотрительно прикрыл за собой дверь и включил свет. Кабинет Кондратьева отличался простотой и изяществом: две широкие кушетки, высокий шкаф, большой стол и два мягких кресла. Всё выдержано в темно-вишневых тонах, пластик на стенах — розовый.
— Всем спокойно! — заорал Цитрус. — Мы пришли к старому другу с миром! Заглохни, Змей, а то мы тебя самого расписарим!
Кондратьев близоруко прищурился.
— Неужели ко мне пожаловал Эдик Цитрус, прозванный в колонии при Бетельгейзе Рукой! Я-то думал, тебя уже шлепнули, парень. Все новостные каналы только и передают новости о бунте. В живых осталось очень мало заключенных. Их сейчас выкуривают из заброшенных штолен, где они организовали последний рубеж обороны.
— А я жив, как видишь. И друзья мои тоже. Узнаешь?
— Твоего дебильного приятеля трудно не узнать. А рептилию я не помню. Морда злобная. Его-то вы зачем притащили?
— Так вышло, — бросил Эдик. — Ты, надеюсь, поможешь нам обжиться на новом месте?
— Почему ты решил, что я должен вам помогать? — поинтересовался Кондратьев.
— А разве ты не предлагал мне лететь на Луну Венеры, если удастся выбраться с астероида?
— Тебе — да. Но не этим двоим.
— Без них я бы не смог спастись. Да и вообще, мы здесь в качестве туристов. Так что беспокоиться не о чем.
— Значит, не помниш-шь? — вмешался в разговор Змей.
— Не-а, — беззаботно ответил Кондратьев.
— Ты мне ректальные термометры ставил, ш-шайс-се.
— Эка невидаль, — хмыкнул уверенный в своей безопасности Матвей Игнатьевич. — Кому я их только не ставил? Разве что Эдик избежал этой процедуры. Но он у меня никогда не лечился. Мы с ним просто общались, к обоюдному удовольствию и пользе.
— По-моему, это даже приятно, — заявил Дылда, решив подольститься к доктору. Горькие пряники и твердое печенье он ему уже простил — несмотря на вспыльчивый нрав, великан быстро отходил.
— Вот именно! Очень приятная и полезная процедура! Анальная терапия — мое личное изобретение. А как благотворно действует на психику заключенных. На свободу все выходят совсем другими людьми. Но вы ведь пришли ко мне в четыре утра не для того, чтобы я ставил вам ректальные термометры? Наверное, у вас есть ко мне какое-то дело?
Эдик многозначительно кивнул:
— Как раз об этом я и хотел поговорить.
— Тогда присаживайтесь, — предложил Кондратьев. — Вы в кресла, господа, а ты, Дылда, на кушетку. Она замечательная — мягкая, и отлично пружинит. Ничего тебе не напоминает?