Бунт женщин
Шрифт:
Встаю. Мне нужно увидеть мамино лицо: не плачет ли она.
Мама раскинулась и спит. Спокойно, крепко. Лицо настежь. Безмятежно. Не помню такого за все годы нашей общей жизни. Совсем девочка: щёки розовы, губы ярки, ресницы — веерами.
Что снится ей?
Это первая наша с мамой общая ночь в новой жизни.
Стук колёс баюкает меня — мама качает коляску. Я только начинаю расти.
Город встречает нас солнцем, суетой, криками, такси.
Хозяйка — на работе, Инна — в парикмахерской.
Стол заставлен едой, цветами.
Мы с мамой завтракаем.
— Сейчас пойду в гороно, попробую устроиться на работу. Ты что хочешь делать?
— Попробую сдать документы.
— Ты решила, куда?
Киваю. У меня полный рот.
Я решила. Ни в какой геологический не хочу, там не будет спины Дениса, за которой идти, а без его спины геология мне совсем не нужна. Я буду биологом, как мама. И, когда я говорю ей это, она перестаёт жевать:
— Ты же никогда толком не интересовалась…
— Я не интересовалась? А кто приходил на занятия биологического кружка, а кто…
— Ты не готова к экзамену.
— У меня месяц. И я попрошу тебя помочь. Поможешь?
В моей с Инной комнате — мама!
— Давай так, — говорю неожиданно для себя самой, — мы вместе идём в гороно и вместе идём сдавать мои документы.
— Давай!
Мама смеётся?
И словно в меня бес вселяется: начинаю скакать по комнате.
— Вот уже не думала, что ты умеешь такое… — в мамином голосе удивление.
На улице — солнце, в широкой голубой полосе неба, и — люди.
Когда я была здесь одна, ни улиц с домами, ни людей не разглядывала.
Дома совсем не похожи на поселковые. Красивые. И конца им не видишь, ни вверх, ни вниз. И люди нарядные. Если бы не скорый шаг, которым почти все идут, можно решить, что сегодня — праздник. А сегодня день рабочий.
Мы с мамой как бы пристраиваемся к общей спешке, и нас тоже несёт светом солнца.
Адрес и как добраться до гороно узнали по справочной. Девушка попалась разговорчивая и объяснила нам, что оно находится в самом центре рядом с другими важными учреждениями. К тому времени, как мы подходим к гороно, темп города меняется, и меняется состав пешеходов. Теперь это — пенсионеры, женщины с детьми. Тоже нарядные, но — неторопливые. Десять утра. Волны, нёсшие город на работу, пали в штиль.
Дальше события разворачивались фантастическим образом.
В гороно с мамой говорить не стали, отправили в Комитет культуры, и она попала на приём к однокурснику, который когда-то был в неё влюблён. Услышав мамину историю — ушла от мужа, начинает новую жизнь вместе с дочерью, которая сидит в приёмной, он выскочил в приёмную, пригласил меня тоже к себе, усадил рядом с мамой, тоже в зелёное кресло, и возбуждённо заговорил:
— У тебя — дочка, у меня — два сына, моложе твоей, близнецы. Какая красавица у тебя дочка! Я всегда хотел дочку, — он вздохнул, — похожую на тебя. Она у тебя уже совсем взрослая.
Невысок, широкоплеч, Валерий Андреевич носит незапоминающееся размытое лицо, когда всё на месте и всё как бы смазано. Брови, губы — без формы, нос — не картошка и не курносый,
— А я считал, Климентий по-прежнему носит тебя на руках.
— Носит… — кивнула мама.
Валерий Андреевич покосился на меня:
— Надеюсь, ты найдёшь время поговорить со мной.
— Конечно, найду, — улыбнулась мама. — У меня теперь будет много счастливого времени.
Валерий Андреевич оказался волшебником.
Он предложил маме работать в одной из лучших, по его словам, школ и поднял телефонную трубку.
— Васёк, ну, я, чего удивляешься? Ну, клюкнем. Хочешь, прямо сейчас, я угощаю. Ну, конечно, жду услуги. Однокурсница, понимаешь… всю жизнь влюблён. Редкий человек, редкий специалист, незаменимый. Поможешь, поможешь… прописка первое дело. Ну… легко с тобой, с полуслова сечёшь. Ну?! Ну ты даёшь! Ну, конечно, из старых фондов хорошо. Не думаю, что — богачка. Ну?! Не забуду, я тебе никогда этого не забуду. Прямо к тебе… куда ещё? Идут. Ну да, с дочкой. И дочка, и мама — красавицы. Есть люди, с которыми время ничего не делает. Ну?! Нет, это нет, к сожалению. Совсем не то. Спасибо, Васёк. До вечера. Не беспокойся, в лучшем виде угощу.
Мама улыбается. Поверить невозможно, что это она совсем недавно волочила на себе пьяного отца к дивану.
— Машенька, слушай сюда, — сказал важно Валерий Андреевич, когда положил трубку. — Тебе выделяется двухкомнатная квартира. Твой дом на кого записан? На Климентия? Вот и ладненько: хорошее дело — домострой. С пропиской не волнуйся, вся милиция — моя, в лучшем виде сделают. Отдашь паспорта, я позвоню. Вот тебе кабинет Васька в мэрии и адрес милиции.
— А что благодетель в твоём лице попросит взамен за чудеса?
— Вечер надежд и воспоминаний, вечер моей молодости.
Мама встала — лёгкая свечечка! Белый костюм ей очень к лицу.
— Я не могу принять от тебя таких даров.
Валерий Андреевич тоже встал.
— Я люблю свою жену, потому что она до безумия любит меня, заботится обо мне. Я никого никогда не предавал. Ты навсегда в моей душе, ты — моя молодость. То сладостное чувство, что ты породила во мне, никогда больше не повторилось, и за него — спасибо, оно сделало меня добрым.
Неожиданная речь Валерия Андреевича без «клюкнем», «ну» и «сечёшь» подняла меня с места. К моей матери обращён не смытый — острый, умный взгляд.
— А с Васьком… что ж, это его язык… по-другому он не понимает. Я не хотел обидеть тебя, прости. — Он протянул маме руку. — Не бойся, не тебе, себе сделал подарок, в благодарность за то, что всю жизнь ты греешь мне сердце. Я очень рад, дочка слышит, она, наверное, не знает, ты — источник… Ладно, хватит патетики, хотя это не патетика, это — так есть.
К середине дня мы получили ключи от квартиры, сдали наши паспорта на прописку, мои документы в университет на биофак. И в руках я держу брошюру, в которой подробно изложено, какие предметы нужно сдать, на какие вопросы нужно ответить, чтобы поступить в институт.