Бунт женщин
Шрифт:
Я не ела ни одного блюда из тех, что перечислил Яков.
— Задам вопрос попроще — рыбу или мясо? — улыбается Яков. — Хотите, подарю совет?
— Это будет очень любезно с вашей стороны.
Вот-вот сорвётся мама с места и заскачет по залу. Яков смотрит на неё восхищённо.
— Вы начали отдыхать, теперь, может быть, вы поможете и вашей подруге расслабиться.
— Это не подруга, а дочка. А впрочем, вы правы, она мне скорее подруга. Слышишь, Полюшка, расслабься и начни отдыхать.
— Как всякий голодный человек, я готова съесть целого барана, —
— Спасибо, — говорит Яков. — Вижу, вы уже немного расслабились. Если вы готовы «съесть целого барана», предлагаю шашлык. А вообще возьмите разные блюда: и мясо, и форель. На закуску советую взять сёмужку с маслинами и салат по-гречески.
Когда Яков убегает с нашим заказом, а он именно убегает, мама и в самом деле вскакивает и тоже бежит по залу. Она бежит в туалет. Но, мне кажется, ей туда и не нужно вовсе, просто захотелось пробежаться. Мне тоже очень хочется нестись сломя голову. Так бывает лишь в детстве, когда сознание отключено и, чтобы расти, надо бежать.
А потом мы жрём. По-другому не назовёшь.
Музыка, улыбающийся Яков, золотистая лампочка на нашем столе, тюльпаны, просвечивающие на свет розовым, вкусная незнакомая еда и — мама рассказывает о своей жизни.
На биофак она пошла потому, что хотела узнать, как связаны между собой растения, животные и люди.
— Чего уж проще: человек ест растения и животных, из растений делает лекарства, животных вовсю использует! — говорю я.
— Не так всё просто. Мы много спорили о духовной сущности всего живого. Растение реагирует на человека, сломавшего у него ветку, у некоторых людей цветы растут хорошо, у других умирают. А в какой-то религии, не помню, утверждается, что существует перерождение человека в животное, из животного в человека. Как это возможно, если у человека — дух, духовная сфера, сознание, у животного — нет, я уж не говорю о растениях.
Яков принёс чек, по которому мы сразу расплатились, и теперь убирает соседний столик. Он явно прислушивается к нашему разговору, который мы никак не можем закончить.
Вспомни Бега, — хочу я прервать маму. — Разве у Бега не было духа и сознания, разве он не понимал Дениса с полуслова? — Но прикусываю язык — невозможно нам с мамой говорить о Денисе.
— Человек может осмыслить то или другое явление, животное проявляет себя на уровне инстинкта, — говорит мама.
— Этого никто не знает.
Мама засмеялась:
— Может, ты познакомишь меня с собакой, которая написала хоть строчку или открыла закон физики?
— То, что у животного есть душа, — это бесспорно. Животное способно глубоко и преданно любить.
— Любить и осознавать — вещи разные, — говорит мама. — Но, честно говоря, за годы университета я так и не разобралась в тех вопросах, которые меня интересовали, и главный из них: что такое явление — человек? Проследи, что происходит с обыкновенным осенним листом. Человек рассыпается в прах так же, как лист или животное. Зачем жил, зачем совершенствовался? Всё кончается…
— Простите, что вторгаюсь в ваш разговор, это недопустимо, —
— Почему вы так думаете? — спросила мама.
— Не думаю, я очень верю в то, что человек живёт несколько жизней, что его душа переселяется в другого человека. Мне необходимо верить в это: сестрёнка умерла совсем молодая. Она жила далеко от меня, но её я любил больше всех в жизни.
И вдруг я спрашиваю:
— Её звали Люша, то есть Люся?
Яков выронил тарелки, я подхватила их, Он сел и уставился на меня:
— Откуда ты знаешь её?
— Она моя подруга.
Мы растерянно молчим. Мама прижала руки к груди.
— Ты расскажешь мне о ней? — тихо спрашивает Яков.
— Можно в другой раз? — Я встаю.
Но Яков начинает быстро-быстро говорить:
— Для меня смерть Люши — большой удар. Я растил её, я очень любил её… после её смерти заболел. А потом… прочитал книгу о реинкарнации — о перевоплощении, о переходе души из тела в тело. И поверил в то, что Люша вернётся жить. Она обязательно будет жить снова. — Он смотрит на меня ржавыми — Люшиными глазами.
— Мама, пожалуйста! — пугаюсь я — мама очень бледна. — Простите, Яша, мы должны идти. — Я помогаю маме встать и вывожу её из ресторана. — Пожалуйста, мама! Ты ни в чём не виновата. И я не виновата. И, если поверить в теорию Якова, в самом деле, весьма вероятно, Люша скоро снова будет жить!
— Мы с тобой радуемся… Мы с тобой…
— Мама, пожалуйста! У тебя мать покончила жизнь самоубийством. У меня умер мой сын… Если мы с тобой сейчас начнём думать об этом, нам опять не жить. Мама, пожалуйста, забудь о Люше. Мы ничем не поможем ей и ничего не изменим в случившемся.
Давно мы с мамой идём по улице. И солнце стелет нам под ноги свои лучи со стороны раскинувшегося чуть ли не на два квартала парка.
До встречи остаётся сорок минут, и мы к клубу идём пешком.
Сначала говорю я, без остановки, рассказываю о том, как мы жили с Инной в прошлом году. А потом, словно прорвалась плотина, начинает говорить мама. Как они списывали с Гелей друг у друга диктанты, как сбегали с математики, как ели мороженое в универмаге и плавали в бассейне.
О Якове мы не вспоминаем.
Но с нами по городу ходит Люша. И слушает наши разговоры.
Зал клуба полон.
Первый раз в жизни вижу столько женщин сразу.
В глубине души думала: все будут такие, как Руслана, — громадные, некрасивые, мужеподобные. А в зале большинство — женщины красивые. Интересно, есть среди них лесбиянки?
Мы припоздали и вошли в ту минуту, когда начала говорить главная докладчица:
— Зовут меня Римма Сирота, как сказала вам Руслана.
Среднего роста, лет сорока пяти, пышная, в сером строгом костюме.