Бунт женщин
Шрифт:
— А как же справка о крещении?
— И справку о крещении. За деньги сейчас можно купить всё! Ты только принеси мне все документы.
— Проблема не только в документах. Туалет.
— Какой ещё туалет?
— Общий.
— При чём он тут?
— Жить надо в общежитии. Там общий туши писсуары.
Мелиса захохотала:
— Ну, даёшь! В каком веке живёшь? Ты же идёшь не в армию, где туалет часто в поле! В любом туалете есть кабины, и они запираются, Слушай, а обязательно жить в Семинарии? Никак нельзя жить у меня?
— Никак. Это одно из условий. Молитвы — ранние, иногда ночные. Ещё проблема: мне придётся в
— Есть мужчины с лицами девичьими, у них почти ничего не растёт.
— Почти! Даже если бы я попала в комнату для двоих, и такие там есть, всегда существует опасность быть разоблачённой.
— Ты хочешь на курорт или в бой? Будешь бдительна.
— Есть ещё одна сложность. Мне нужна рекомендация от священника.
— Ну, и какая сложность? Играть так играть. Найди церковь и ходи исправно на службы. Священник даст тебе рекомендацию. Почему бы не дать? Время у тебя есть. Только не вздумай признаться ему, что ты женщина.
— У меня ещё вопрос.
— Ну, и за чем остановка? Задавай.
Они уже пришли к Мелисе и стояли в гостиной.
— Есть серьёзная психологическая проблема: я не хочу причинить отцу боль. Порой мне кажется, отец высоко-высоко надо мной, он никогда ни в чём не нарушит нравственные и Божеские законы, я таких людей, как он, больше не знаю. Обмануть его никак нельзя. Но, если сообщу ему о своём выборе, никогда не стану священником: он запретит. А Бог повелевает мне быть священником.
— Давай сядем, — тихо сказала Мелиса и потребовала рассказать всю историю с самого начала: и о явлении Христа, и о лекции о. Владимира, и о его книгах и статьях.
— Одни только названия его книг каковы! «В поисках пути, истины и жизни»… Может быть, когда-нибудь поможет женщинам экуменизм. О. Владимир верил в объединение церквей. Истинное христианство не может быть только для мужчин, когда женщина ощущает себя существом второго сорта, или только для одной национальности, оно должно быть вселенским. И о. Владимир видит возможность единения католической и православной религии в Новой Европе. И в Америке сейчас выступают за единение очень активно. Много женщин борется за свои права: Элизабет Бер-Сижель, она французский учёный, Харрисон, Дебора Белоник, Кириаки Фитцджеральд и другие. Что вы молчите? — спросила Леонида после затянувшейся паузы.
— Разве я имею право что-нибудь сказать тебе? Может, правда, Бог есть?
— Есть, — подтвердила Леонида. — Я видела Свет от Него, я слышала Его голос, и Он всегда во мне, это Он руководит мною.
— Как же теперь мне жить? А то, что мы с тобой…
— Об этом не знаю. Он не дал мне никакого знака. Бог — не дед с бородой. В нём и женское, и мужское начало. — Леонида долго молчала, прислушивалась к себе. — Нет, знака не было, мы не нарушаем Его заповедей, мы сами себя спасаем.
— Не знаю, — сказала Мелиса, и в голосе её стояла печаль, как солнце в западном окне.
В тот день Мелиса избегала смотреть Леониде в глаза. И снова любви не получилось.
— Так что мне делать? Имею я право стать священником или нет? — уже стоя в дверях, спросила Леонида. — Обман это Бога или не обман?
— Ты же сказала, Бог велел тебе служить Ему! — твёрдо ответила Мелиса. — Как ты можешь ослушаться Его?
— Но это подделка! Это обман.
— Ты не обманываешь Бога, сама говоришь, Он призвал тебя. И, сама говоришь,
Разговор с Мелисой определил оставшиеся до окончания школы месяцы.
О. Варфоломея она нашла в тридцати минутах от города в небольшом храме. Выбрала она о. Варфоломея за старость и святость. Белая, уже и из старости выцветшая борода, блёклые, в сизых кругах, глаза, неторопкая, уставшая речь, преображение во время службы и в час, когда под его благословение подходят прихожане — в большинстве своём старухи окрестных сёл.
Сердцем она уже знала о. Варфоломея и знала: Бог привёл её к нему.
Службы о. Варфоломея она привычно легко выстаивала в толпе старух.
О. Варфоломей подошёл к ней сам:
— Сынок, хочу поговорить с тобой. Ты видишь, наше место — Богом забытое. Мужчин вокруг почти нет. Я протяну ещё года четыре. Могу поговорить с моим руководством, чтобы на моё место взяли тебя. — Они находились в храме одни, только Кланя ещё подсчитывала выручку от продажи свечей. — Что привело тебя ко мне? Исповедуйся.
Этому святому врать нельзя, что бы Мелиса ни говорила. Фиолетовые ободья зрачков, выпитые временем глаза…
— Человек ты скромный, но твёрдый. Знаю, не просто так ты очутился здесь.
И Леонида заговорила. Она рассказала об отце и о матери, об ангелах и святых, о том, как явился ей Бог и какие слова сказал. Рассказала о том, что она не мужчина, и о своих отношениях с Мелисой. Рассказала об их последнем разговоре, о своих сомнениях. Рассказала о желании поступить в Семинарию и о своей безвыходности: Бог посылает её на этот путь, а Православная Церковь не допускает. Когда она нарушит законы Православной Церкви, её проклянут и Церковь, и отец. Обо всём рассказала она о. Варфоломею и спросила, что ей делать.
О. Варфоломей не перебивал и не смотрел ей в глаза, а когда она закончила, опустил голову и долго молчал.
— Ну, я пойду. — Леонида встала.
— Сядь. — Теперь он пристально вглядывается в неё своими выцветшими глазами. — Хочу рассказать тебе свою жизнь. В молодости я учился в университете, потом преподавал там же историю. Преподавал я несколько десятилетий и выучил много людей. И вдруг пошёл учиться в Семинарию, решил стать священником. Не мальчишкой уже был, зрелым человеком. Честно говоря, смутил меня мой любимый ученик. Он учился у меня на вечернем факультете, а днём занимался в Семинарии. После занятий мы чуть не до полуночи ходили по городу, разговаривали и спорили. Кончилось дело тем, что я поступил в Семинарию, когда мой ученик уже покинул её стены. Не только закончил её, но и сам стал в ней преподавать. И вот тут случилось в моей жизни непонятное: я ушёл из Православия. Повлиял на это другой мой любимый ученик, теперь уже из Семинарии. Блестящий, талантливый человек, но… он оказался ярым фанатиком: он истово боролся с любыми сомнениями людей, с отклонениями в службе, он придерживался старых догм, он подавлял волю людей, насаждал насилие над душами. Мне это не нравилось. За долгие годы учительства я привык всё подвергать сомнению, всё анализировать и прежде всего уважать человеческую личность. Неожиданно в Протестантской религии я увидел для себя больше разумности и свободы. Я стал протестантом. Ты попала в храм протестантский.