Бунтарка и чудовище

Минк

— Да. Полагаю, ты прав. Это было довольно неожиданно, хотя, признаюсь, зрелище всего этого кровопролития напоминает мне о былых временах.

Я встречаюсь взглядом с Раем.

— Ты хоть понимаешь, на кого направляешь свой пистолет?

— Я знаю, что он покойник, если ты, блядь, не отступишь.

Хидео тяжело вздыхает, на его лице написана скука.

— Хидео убил таких, как ты больше, чем ты можешь сосчитать. Однажды я видел, как он прикончил человека палочкой для еды. Именно из-за него Якудзы боятся во всем мире. Из-за него с

нами никто не связывается — ни русские, ни итальянцы, ни даже Триада. Но ты думаешь, что сможешь убить его вот так? С таким позором? — Я бы на самом деле посмеялся над глупостью Рая, если бы не пистолет, который он направил на моего будущего тестя.

— Рай, пожалуйста. Мы… мы совершили ошибку. Все это… — Исаму машет рукой. — Гордость. Гордость перед падением. — Он поднимает взгляд на своего сына. — Ты привел эту семью к краху.

— Я? — Рай качает головой. — Я открыл новую эру для Ито! Как только я убью этих двоих, мы сможем…

— Я принесла печенье! — Голос Мэй прорывается сквозь болтовню Рай, и она даже расталкивает суровых мужчин за моей спиной. — Это утренние остатки, но обещаю, что они очень вкусные. Кунжутное!

Я стискиваю зубы. Я собираюсь убить ее личного охранника, когда выберусь отсюда.

У Рая отвисает челюсть, его пистолет дрожит.

— Что, черт возьми, это за женщина…?

Мой нож оказывается у его горла прежде, чем он успевает закончить свой вопрос. Затем я разворачиваюсь и заключаю Мэй в объятия, защищая ее от того, что, я знаю, сейчас произойдет.

Рай падает на колени, а Хидео спокойно забирает у него пистолет, приставляет дуло к голове Исаму и нажимает на спусковой крючок.

Хидео встает, отряхивается и говорит:

— Я возьму печенье, дочка. Я и не знал, что ты умеешь печь. Уверен, твой муж оценит это умение по достоинству.

Эпилог

Мэй

— Сакура! — Голос моего мужа разносится по всему дому. Из-под раковины доносится хихиканье, заставляющее меня улыбнуться.

Я открываю шкафчик и вижу желтые глаза Кузи, который прячется вместе с Сакурой в темноте. Я кладу туда печенье. Я засовываю внутрь печенье. Крошечная рука с фиолетовыми накрашенными ногтями высовывается на несколько сантиметров, чтобы взять его. Я быстро закрываю шкафчик, когда на кухню вальсирующим шагом входит Кадзуо.

— Это твоя вина, — ворчит он и тянется ко мне. Его пальцы погружаются в мои волосы, откидывая мою голову назад, чтобы поцеловать меня глубоким, собственническим поцелуем. Другой рукой он гладит мой маленький бугорок, который появился несколько дней назад. Что касается Сакуры, то ее почти не было видно, но на этот раз прошло всего четыре месяца, и уже виден живот. Этот малыш будет таким же большим, как его папа. — Ты научила ее своим бунтарским замашкам.

— Да. — Я ухмыляюсь. — Никто и никогда не будет держать нашу малышку взаперти.

— Это правда. — На его губах появляется улыбка. Он полон энтузиазма. Ему нравится, что Сакура хитрая. Девочка может

появиться из ниоткуда и выпутаться из чего угодно. Ее колыбелька была шуткой. Она научилась выбираться из нее в мгновение ока. Таймер для приготовления следующей порции печенья начинает срабатывать, отвлекая меня от моих мыслей.

Кадзуо хватает одну из варежек и открывает духовку, пока я заканчиваю готовить чайный поднос.

— Бу! — Сакура вскрикивает, прежде чем выпрыгнуть с Кузи на руках. Ее личико покрыто крошками от печенья. Я почти уверена, что вижу несколько маленьких крошек и на мордочке Кузи.

— Вот и все. — Кадзуо ставит поднос с печеньем на стойку. Сакура вскрикивает и бросается бежать. Кадзуо бросается за ней. Нескольким охранникам приходится отскочить с их пути. Звуки смеха Сакуры разносятся по всему дому, наполняя мое сердце радостью.

Мой Кадзуо — замечательный муж, но он совсем другой, когда дело касается нашей малышки. Он самый лучший отец на свете. Как бы я ни любила своего отца, мне не всегда нравилось, как он меня воспитывал. Кадзуо более практичен. Он готов проявлять к нашей дочери нежность и любовь. Он действительно позволяет ей быть самой собой. Я не думала, что смогу любить его больше, но, увидев его с нашей дочерью, поняла, что я ошибалась.

С помощью лопатки я выкладываю немного свежего печенья на поднос, затем добавляю в чайник горячую воду и выношу поднос на задний дворик, где на теплом солнышке сидит мой отец.

— У меня свежее печенье с кунжутом, — говорю я, ставя поднос на стол.

Хотя мне, возможно, и не нравится, как меня воспитывал мой отец, за эти годы многое изменилось. Я не уверена, потому ли это, что он старше, или Сакура как-то повлияла на него. Все, что я знаю, это то, что с ней он ведет себя иначе, чем со мной. Я так благодарна за это. Мне нравится, насколько они близки.

— Пока я здесь, я получаю все углеводы. — Он берет с подноса одно из кунжутных печений, пока я завариваю ему чай.

— Знаешь, ты тоже можешь есть углеводы дома, если хочешь. — Я никогда не пойму, как моя мачеха контролирует этот дом.

Полагаю, кухня — единственное место, откуда она его удерживает. Я не видела ее с тех пор, как уехала из дома. Она никогда не приезжает с моим отцом в гости. Я удивлена, ведь он, кажется, стал приезжать все чаще. Честно говоря, я вообще не понимаю их отношений.

— Наверное, так будет лучше. — Он берет с подноса еще одно печенье.

— Почему ты женился на ней? — Спрашиваю я. Мне любопытно, как он оказался с моей мачехой. Нелогично, что у него так хорошо получалось сводить нас с Кадзуо, но не получалось со своими собственными отношениями. Мой отец каким-то образом знал, что мы с Кадзуо идеально подойдем друг другу, даже не встречаясь. Не имеет смысла, что он обрек себя на брак без любви.

— Жизнь Сачи была нелегкой. Ей нужна была защита, а мне нужна была мать для моей дочери. — Я пристально смотрю на него. В Сачи нет ни капли нежности.