Бунтарка
Шрифт:
— И что же ты делал потом?
— Вначале я просто взбесился. Убегал из всех интернатов, куда меня определяли. Стал пить, связался с уличной бандой, имел неприятности с законом… Да-да! — Заметив, как Элси изменилась в лице, Берт усмехнулся, и от этой усмешки у нее похолодела кровь. — Те ужасы, которые обо мне рассказывают, — это все правда. Я был обижен на весь свет и считал, что мне все что-то должны. И я был намерен любой ценой получить свое! Но вскоре я понял, что так я только теряю…
Берт нервно провел рукой по волосам,
— Я понял, что разрушаю себя и свою жизнь. И по-настоящему испугался. Вот тогда я поклялся, что брошу пить и сделаю из себя человека.
— И у тебя это здорово получилось! Теперь у тебя есть все…
— Все? — В голосе Берта слышался неприкрытый цинизм.
— Ну, ты многого добился… У тебя столько денег, что ты можешь вообще не работать, если захочешь. А теперь у тебя есть еще и замечательный дом, который ты перестраиваешь по своему вкусу.
— Немногого же ты хочешь от жизни, если думаешь, будто это все!
Берт смотрел на нее, прищурившись, и в его спокойном ровном тоне ей почудилась непонятная угроза. Это было похоже на острый риф, скрытый обманчиво тихой поверхностью вод и готовый пропороть днище первой же неосторожной лодке.
— Хотя, должен признаться, когда-то я тоже так считал. Я думал, что раз уж любви не существует, я смогу заменить ее чем-то другим… Чем-то, что можно увидеть. Что можно потрогать руками. Я хотел твердо знать, что у меня есть что-то реальное, а не эфемерный плод романтических фантазий. Я стал делать деньги. Сколотил себе состояние. Приобрел определенную репутацию… Я ведь прекрасно знаю, как меня называют.
— Но если тебя это не устраивает, ты волен все изменить. — Произнести эти слова Элси стоило немалых душевных сил.
— Хочешь сказать, что я бы мог бы отказаться от привычного образа жизни, перестать быть таким, каким меня считают: жестоким монстром-одиночкой? Обзавестись семьей, воспевать прелести домашнего очага? Нет уж, спасибо! Имея перед глазами печальный пример родителей, я поклялся, что женюсь только на женщине, которую буду любить и которая будет любить меня. На женщине, с которой я смогу быть уверенным в будущем! С которой все будет по-настоящему — как у твоих папы с мамой. На меньшее я не согласен. Однажды я уже чуть было не совершил роковую ошибку и до сих пор раскаиваюсь.
А она-то пыталась понять, почему Берт бросил ее у алтаря в день венчания! Причина была на редкость проста: он никогда не любил ее по-настоящему! Поначалу посчитал, что сумеет довольствоваться семейной жизнью, построенной на чувственности, а не на чувстве. Но в последний момент вспомнил об аде, в который превратилась жизнь его родителей, никогда не любивших друг друга, и не захотел повторить их судьбу…
11
Элси вдруг почувствовала себя совершенно обессиленной. Она понимала,
— Мы уже выяснили, что я вряд ли когда-нибудь женюсь, — наконец проговорил Берт. — Но ты — дело другое. Со временем ты выйдешь замуж, у тебя появятся дети.
— Да, я бы очень хотела иметь детей…
Мальчика и девочку. Черноволосых, как Берт. С такими же темными карими глазами… Естественно, этого Элси вслух не сказала.
— От Майкла?
— Нет… не от Майкла. — Неожиданный вопрос Берта застал Элси врасплох, и правда вырвалась сама собой. — Я, как и ты, хотела бы встретить свою единственную настоящую любовь.
— А Майкл, стало быть, не настоящая? Честно говоря, меня это не удивляет. Он мне всегда казался каким-то чересчур… вялым. Может, он и любит тебя, но в нем не чувствуется никакой страстности. Я считаю, что ты заслуживаешь большего.
Его замечание почему-то особенно больно задело Элси. Ей было бы легче, если бы Берт ревновал, ненавидел соперника… Но холодное равнодушие, на которое она постоянно натыкалась, словно на глухую стену, лишало ее последних душевных сил, оставляя чувство невосполнимой пустоты и безнадежности.
— Наверное, я просто искала утешения. Мне было так одиноко… И тут подвернулся Майкл.
— Мне очень жаль, — неожиданно мягко проговорил Берт. — Похоже, мы действительно здорово попортили друг другу жизнь, а, принцесса?
— Зато, наверное, многому научились…
— Чему, например?
— Ну, хотя бы тому, как не следует общаться друг с другом. В наших отношениях о самого начала было что-то… неправильное.
Элси испытующе посмотрела на Берта. Поймет ли он, что она пыталась ему сказать? Сумеет ли разглядеть неизбывную тоску в ее взгляде? Захочет ли понять ее боль?
— Да, наверное. Я хочу сказать, что вот это… — Он встав, обошел стол и, подойдя к Элси, легонько коснулся губами ее щеки. — Или вот это… — Теперь он поцеловал ее в губы, очень нежно, как не целовал уже давно.
Элси тихо вздохнула и безотчетно приоткрыла губы навстречу его губам. Но Берт быстро отстранился: он явно хотел сказать ей что-то еще.
— Ведь это тоже форма общения. Способ выразить то, что чувствуешь по отношению к другому. Но эти формы страшно ограниченные. И в чем-то действительно неправильные, особенно, когда дело касается нас с тобой.
— А может быть, я ошибаюсь? — вырвалось у Элси.
Ей показалось, что испытующий взгляд Берта проникает в самые глубины ее души, как будто ища ответ там. Она тоже замерла, словно скованная властными чарами. Губы вдруг пересохли, и Элси нервно облизала их.
Взгляд Берта на мгновение упал на ее рот. Но тут он снова поднял глаза, и взгляды их скрестились. Он тяжело сглотнул, и у него в горле родился какой-то сдавленный звук, который мог выражать и сдерживаемую ярость, и готовность сдаться на милость неожиданному наплыву чувств.