Бурные страсти тихой Виктории
Шрифт:
Вика даже собиралась как-нибудь сходить к психологу и с ним посоветоваться. А то создается впечатление, будто она в своем развитии проскочила какую-то важную ступень, из-за чего ее теперь шатает и болтает, как не закрепленный в трюме груз — это она недавно прочла книгу о моряках, — заклинивает молния и бьется посуда… И муж уходит к другой!
Виктория принесла из кухни табуретку, поставила ее, проверила на устойчивость — ей уже не раз приходилось с нее падать, а сейчас было не то время — и полезла на антресоли за чемоданом, в котором лежала ее дозамужняя одежда.
Теперь
Вручила Виктории со вздохом.
— Леший его знает, доча, что в этой набедренной повязке хорошего, но, говорят, она — последний писк моды.
Санька в мини-юбке жену никогда не видел. Они познакомились в трамвае, в котором Вика ехала с работы — тогда она работала в магазине «Спортивная мода» и одевалась прилично, как требовал директор.
А потом, когда они с Санькой поженились, Вика решила, что замужней женщине не к лицу одеваться чересчур легкомысленно. Ну там юбки — едва попу прикрыть, косметика — как боевая раскраска индейцев. Все это было похоронено на самом верху антресолей, но, как оказалось, не забыто.
А на днях она купила себе футболку — ее всучила Катька. Одно плечо с рукавом, а другое голое. Так Вика до того себя затуркала, что не надевала ее, раздумывая, прилично ли замужней женщине носить этакое! Совсем спятила. И все ради того, чтобы не давать мужу повода думать, будто она одевается так из кокетства. Берегла его покой, чтобы — упаси Бог! — не рассердить, не взволновать… Виктория — ты идиотка!
В целом наряд получился то, что надо. Правда, такая юбка уже из моды вышла, но кто станет ей на то пенять во время исполнения разового произвольного выступления?
Волосы Вика распустила, обвязала лоб фирменной лентой — раньше она ходила в такой на аэробику — и приступила к макияжу.
Глаза — черным карандашом, пожирнее, и фиолетовые тени. Румянец наводим во всю щеку, губы мажем темно-коричневой помадой.
На ноги… Что надеть на ноги? Не босоножки же на каблуках! А вдруг придется драться или убегать? У нее есть суперские кроссовки на платформе, но в них может быть жарко…
«Ничего, потерпишь ради дела!»
Последний штрих — черные очки, которые можно воткнуть в волосы или зацепить за майку. Просто как аксессуар.
Ха! Виктория Петровская на тропе войны! Она скорчила свирепую физиономию и пропела речитативом из любимого Владимира Семеновича:
Ненависть — юным уродует лица, Ненависть — просится из берегов, Ненависть — жаждет и хочет напиться Черною кровью врагов!Ненавидит она Лизавету? Много чести! Презирает? Не время разбираться. Для начала хочется взглянуть на женщину, которая уверена в себе куда больше, чем она сама.
Оставалось проехать четыре остановки на трамвае, пройти два квартала пешком, и вот она, база! Последний десяток метров она прошла несколько медленнее,
Вика думала, что ее попытаются остановить на проходной, но молодой охранник лишь лениво осведомился:
— Эй, герла, ты к кому?
— Мне нужна Лизавета.
— Какая?
— А у вас здесь много Лизавет?
— Одна.
— Тогда чего ты спрашиваешь?.. Кстати, ты ее не видел?
— Разуй глаза! Вон она с грузчиками базарит.
— По-моему, она не базарит, а себя предлагает, — не выдержав равнодушного тона, заметила Вика.
Охранник охотно гыкнул, а потом на всякий случай спросил:
— А зачем она тебе нужна, Лизавета?
— Она утверждает, что мы с ней… дальние родственники. Вот я и пришла уточнить.
— А-а-а, — протянул охранник, хотя ничего и не понял. Девчонка, конечно, с понтом, но кто из них, молодых, не понтуется? Разукрасилась, как… как… Он никак не мог подобрать сравнения… В таком виде ее, наверное, и родная мама не узнает. Если, конечно, не при ней эта акселератка красилась!
Что-то запоздало екнуло внутри у Вики — однако, как она размягчела от своей любви к Саньке! Интересно, кто сказал, будто любовь делает человека сильнее?
Она пошла к хохочущей Лизавете, ставя ноги на носки, и они пружинили в этих ее дорогих кроссовках, словно толкали вперед и подбадривали, а потом Вика забыла обо всяких там страхах.
Она остановилась напротив этой женщины, которая сегодня позвонила ей домой и сдвинула с места лавину, обрушивая ее себе же на голову!
— Можно вас на минутку?
— Чего тебе, девочка? — спросила Лизавета, медленно поворачиваясь, словно невольно изогнувшись, так чтобы дать стоявшим рядом с ней мужчинам посмотреть на ее гибкую фигуру.
Вика так не умела. В смысле себя подать. Она и с Санькой общалась просто, без затей, не как жена, а как друг детства, старый боевой товарищ. Конечно, ему так было проще. Жена — друг, об этом многие мужчины мечтают, но за простотой, видимо, не чувствовалось в Вике никакой изюминки как в женщине. Недавно она прочла чей-то афоризм: жена должна быть для мужа не пирожным, а хлебом насущным. Но не хлебом единым жив человек! Вот и пойми, что им, этим мужчинам, надо?!
Раньше она ни о чем подобном не рассуждала. Странно, что именно эти мысли посещают ее при взгляде на соперницу, Может, потому, что и соперниц-то у нее не было?
Недаром же тянет мужчин к таким, как Лизавета. И они не видят, что она насквозь фальшивая, со своей приклеенной улыбочкой, с этими дурацкими ямочками на щеках, которые она все время демонстрирует! И локоны мокрые она зря изобразила — не идут они ей, старят. Хоть бы проконсультировалась у кого-нибудь со вкусом! Или к визажисту сходила.
А та, которую Вика разглядывала, какое-то время смотрела выжидательно, а потом лицо ее стало хмуриться: кто она такая, эта нимфетка, и чего ее на базу принесло? Лизавета точно не знала значения этого слова, но оно ей нравилось, потому что звучало умно и уничижительно для той, о ком говорилось.