Буря и натиск

Тихомиров Артем Юрьевич

Сказочник прислушался. На соседних улицах Бляхи эльфы все еще оказывали сопротивление. Одна за другой бахали мины. Горняк со снайперкой заверил, что это свои.

Главная улица оказалась свободной, зеленые шли по ней, не пригибаясь. Сказочник искал подпехов, но пока не видел ни Ржавого, ни других. И Шершень как в воду канул.

Сказочник потер лицо. «Надо бы вернуться туда, где я его видел в последний раз. Холерская доля, а ведь парнишка и повоевать не успел…»

Повсюду эльфьи трупы. Бригада «Дримхорн». Крутые из крутых. Сверхобученные.

Элита.

Сейчас эта элита засранная лежит в пыли с вывернутыми кишками. Сказочник пнул эльфью каску, покрытую камуфляжной тканью. Были бы крутыми, так не полезли бы в ловушку с такой охотцей…

Справа и впереди, близко, закашляли выстрелы. Сказочник махнул рядовым и побежал, укрываясь в тени домов, в направлении звука. Не успел – услышал громкое рычание, глухие удары, звон и дикие крики. Не гоблинские.

Горняки во главе со Сказочником доскакали до угла. В широком переулке только что закончилась рукопашная. Зеленые с гоготом добивали легионеров прикладами, ножами, штыками.

Оставшаяся группа перворожденных смогла добраться до перекрестка и занималась тем, что лезла через проволочные заграждения. Из окна третьего этажа снова заговорил гвоздемет. Эльфы бежали на север, в сторону руин храма Лутиэн на краю Бляхи. Многих доставали гвозди, и они валились на всем скаку, поднимая облачка пыли.

Прорыв не удался. Гоблины в очередной раз удержали городок. Во всяком случае то, что от него осталось.

– Там все чисто! – сказал горняк, махнув рукой на восток. – Мы перегородили куклам дорогу, так они двинули сюда и попались.

– Ага… Славная драчка сегодня была. До чего ж хорошо!..

Из проулка на главную вышел, широко ступая, покрытый грязью и кровью Отвертка. Рот до ушей, клыки сверкают. В таком виде подпех кажется еще больше, прямо великаном. Эпической фигурой вроде тех, что населяли традиционный гоблинский фольклор и древние мифы.

В левой руке Отвертка держал за волосы отрезанную голову эльфа, в правой – карабин.

– За каким лешим тебе это надо, брат? – спрашивает горняк, закуривая и кивая на трофей с разверстым в крике ртом. Изо рта еще капает кровь.

Сказочник заметил, что оба глаза у легионера выдавлены. Сам он такие вещи не слишком любил. Прикончил врага – и баста, с него хватит. Сами эльфюги, как говорят, больше любят такие штуки-дрюки.

– Засушу, – улыбается Отвертка. – И посылочкой домой. Пусть посмотрят корешки на вырубке, чем я на каникулах занимаюсь…

– Это каникулы для тебя, что ли? А, подпех? – смеется гоблин, сидящий спиной к кирпичной стене.

– А то! Самые что ни на есть!

Кладка покрывается цепочкой взрывов от попаданий зарядов крупного калибра. Дюбели с яростным визгом выколупывают из стены каменную крошку. Голова гоблина, который только что спрашивал у Отвертки про каникулы, лопается, и ее остатки падают в сторону, само же тело остается сидеть.

Сказочник бросается ничком на землю, успевая заметить, как зеленые

раскатываются в разные стороны. Кто-то успевает убраться с места обстрела на карачках. Сам Отвертка оседает на левую ногу, в которую только что вонзилась горячая сталь. Гигант выпускает голову-трофей из пальцев и тяжело плюхается на локоть. Рот подпеха разинут, но из него не доносится ни звука. Дюбеля вспахивают куртку у него на груди, а следом – Сказочник видит это с земли – из горла Отвертки вырывается густой фонтан крови…

* * *

Жар от открытого очага наполняет комнату с низким потолком и земляным полом. Возле огня присела гоблинша с длинными волосами, закрывающими лицо. Помешивает что-то в пузатом котелке, произносит непонятные слова. Угольки потрескивают в унисон ее медленной тягучей речи.

Ведьма откладывает длинную деревянную ложку, добавляет в котел каких-то снадобий из холщовых мешочков. Густой запах зелья носится в горячем воздухе.

– Неуязвим будешь. Ни сталь, ни хворь не коснутся тебя. Силой отличишься среди прочих братьев. Однажды пойдешь на войну. Смерть будет ходить за тобой, но не найдет и не схватит. Быстрым волком, стремительным соколом уйдешь от нее. Так будет, мой сын…

Маленький гоблин лежит на квадратном куске тряпицы, бессмысленно хлопает глазенками. Склонившееся над ним потное лицо матери заполняет собой всю вселенную. Гоблин улыбается. И смеется, открывая еще беззубый рот, когда громадные руки гладят его кожу. Руки пахнут снадобьем из котелка. Гоблинша вымачивает их в еще горячем растворе и обмазывает младенца с ног до головы.

– Пусть заговор мой станет прочнее стали и камня. Свирепей, чем голодный тигр. Справедливей, чем любой судья. Пусть благословят его боги и духи… Да будет так. Да обманет он смерть. Да будет так.

Зачерпнув из котла в деревянную чашку порцию зелья, ведьма поит им своего отпрыска. С непривычки тот кашляет, протестующе попискивая, но мать только улыбается. Затем берет младенца и прижимает к себе. Ее колыбельная больше походит на сложное заклинание-песню.

И тот, которого позже назовут Отверткой, сладко засыпает под этот неспешный ритм, опускающиеся и поднимающиеся волны звука, под стук материнского сердца.

Неуязвимый. Заговоренный.

* * *

– Врача! – грохочет Сказочник. – Есть у вас тут врач?!

Тяжелые дюбеля утюжат стену еще несколько секунд. Выстрелами от развалин храма Лутиэн накрывает всю ширину улицы.

На крик Сказочника никто не отзывается. Он лежит в самой зоне обстрела рядом с истекающим кровью Отверткой. Где-то в отдалении смачно матерятся. Далекий голос вопит, чтобы, мать вашу, позвали сержанта Медовуху. Сказочник понятия не имеет, кто здесь командует десятой ротой.

Тяжелый гвоздемет затих. Несколько минут ему отвечали яростным потоком стали гоблины, укрепившиеся на разных точках. Эльфы в храме огрызались в ответ.