Буря и натиск
Шрифт:
– А вот здесь обижаешь, – посерьезнел Хилый.
Крот выплюнул слюну на размягченную недавним дождем дорогу. Навстречу, с левой стороны, ехали грузовики, за ними полз трофейный полутрак с намалеванным на борту новым символом – рогатым черепом. Подпех не знал, какому подразделению он принадлежит.
Над краем бронированного борта торчали гоблинские головы, покрытые сажей.
– Ладно, умник, извини.
– Ерунда. Чего ж я, не понимаю? Морковка, ну скажи что-нибудь!..
– Меня зовут Этайн!
Крот вздрогнул. Ему показалось, что она почти прокричала.
– С ума сойти! – выдохнул Хилый. – Потрясающе! Акцента почти нет! Где научилась?
– Тебе не все равно, герой?
– Обалдеть, сдохнуть!
– Ты долго намерен восторгаться? – проворчал Крот. – Она что-то сказала, ты удовлетворился, а теперь отвали.
– Отвалю, конечно, отвалю. Можете наслаждаться друг другом.
– Полегче, ботаник, – рыкнул Крот.
– Может, хватит? – спросила Этайн. – Он сказал, что не будет никому рассказывать. И не расскажет.
– Очень справедливое замечание.
– На твоем месте я бы не стал увлекаться… Сказочник или кто-то из них могут обернуться в любой момент.
– Ладно тебе, Крот, – сказал Хилый. – Никому до вас дела нет, не надо думать, что вы, или ты один, пуп Злоговара. Шелианда, прости, Этайн.
– Не любезничай понапрасну, умник.
– Я потрясен. Нет, правда. Я подозревал, что за этими прекрасными глазами скрывается неординарный интеллект, но чтобы вот так, враз получить доказательства!
– Получил? Что я такого сказала?
– Подчас слова не важны, достаточно одних интонаций.
– Заткнись, Хилый! Нашел время трепаться! – прорычал Крот. – Дождись привала, что ли, если так невтерпеж! И что это за… прекрасные глаза?.. С врагом любезничаешь?
– Ну и дурень ты, Крот. Отвлекись хотя бы немного, вспомни, что ты уже перешел через… короче, не прикидывайся злым и страшным. За эти дни… словом, ты стал совсем другим. Не знаю почему, хотя догадываюсь. Но это не мое дело. Каждый выращивает те цветы, какие может, – отозвался Хилый, ускоряя шаг. – Ладно, оставлю вас одних. Не отставайте сильно. Если потеряетесь, Сказочник расстроится.
Этайн проводила ботаника хмурым взглядом.
– Ты просто молодец, Крот, – сказала она.
– Зачем он полез? Зачем ты… заговорила?
– Он знал, знает Гробовщик…
– Да? Может, и сержант с костоправом?
– Нет. Они нет.
– Откуда такая уверенность?
– Чувствую.
– Успокоила.
Этайн опустила голову, пряча улыбку. Если Крот ничего такого за собой не замечал, то от нее нельзя было этого скрыть.
Изредка по обеим сторонам тракта росли одинокие деревья. А на них, не так уж и редко, – трупы, подвешенные за шею. Мертвые эльфы взирали с высоты искаженными лицами, тронутыми в той или иной степени разложением. Обрывки одежды, как правило формы, болтались на ветру. Этот же ветер разносил в горячем воздухе смрад мертвечины.
Гробовщик протер глаза, прищурился, чтобы разглядеть, что написано на табличках. Четыре полуистлевших тела висели почти над самой дорогой.
– Интересно? – спросил Сказочник, поравнявшийся с гобломантом.
– Не то слово. Каждый день новые грани борьбы за существование наблюдаю, – ответил Гробовщик.
– Грани?
– Они самые. Реконкиста не просто война, сержант. Мы и эльфы боремся за место под солнцем.
– Серьезно?
Чародей повернул голову, проверяя, шутит Сказочник или нет. Сержант не шутил.
– Все так или иначе сводится к этому. Мы убиваем их, чтобы вернуть себе не просто землю, а территорию для проживания и размножения, а без этого нельзя.
– Да. Без траха никуда.
– В этом суть. Вид, который занимается этим часто и с удовольствием, воспроизводясь достаточно быстро, чтобы покрывать биологические ресурсы, потерянные по тем или иным причинам, твердо стоит на ногах. В конце концов, я думаю, наша война продиктована желанием преодолеть разрыв в рождаемости. В последние десятилетия гоблины так много воевали, что наша раса стала испытывать нехватку… личного состава, выражаясь военным языком. Сам ход нашей истории подтолкнул зеленых к войне. А Харкплюй Брод был всего лишь орудием естественной необходимости.
– Мудрено говоришь, гобломант, – сказал Сказочник, взирая на трупы эльфов. И на таблички. – В обучении у волшебника нахватался?
Гробовщик поморщился от мимолетных воспоминаний. Снова. В последнее время этот период его прошлого почему-то воскресал в памяти слишком часто.
– Нет, трах здесь ни при чем, – сказал Сказочник. – Политика. Есть необходимость возродить Древний Злоговар, а значит, будет и реальность. Многие уж богам души отдали, но, думается, не зря. Все во имя великой цели. Во имя свободы. И справедливости.
– Да я и не спорю. Только подойти можно с разных сторон.
– И с этой… как ее… биологической?
– Да. Потому что она и есть первопричина. Выживаемость. У гоблинов уже долгое время нет прочной базы для того, чтобы развиваться и множиться. Злоговар должен стать ею вновь. Опорной точкой. Разбросанные тут и там зеленые, даже в королевствах, как Вырвилла, не могут составлять единую самодостаточную силу. А время на месте не стоит. Требует. Ставит условия. Тот, кто не в состоянии играть по новым правилам, рискует с треском вылететь со сцены истории, сержант.
– Понятно, хотя и башку сломать можно. А причем тут дохлые эльфы?
– Грани борьбы за существование, – сказал гобломант. – Одна из них называется «Убийца мирных жителей», другая «Диверсант», третья «Пособник тиранов»… На двух языках, чтобы всем было предельно ясно…
– Этого повесили свои. Перебежчики. Никто бы месяц назад и подумать не мог, что такое случится. Чтобы эльф эльфа убивал! Они же все против нас.
– Выходит, не все. Сейчас только и говорят, что о них, пятой колонне, повстанцах… Вот еще одна грань, – сказал Гробовщик. – Политика и биология переплетаются так тесно, что не разорвать.