Буря кристаллов
Шрифт:
— За плодами? Весело? Вы их быстро разрывали в клочья и поглощали?
Ирт плотоядно и одобрительно растянул губы, и у Тима не возникло желания разочаровывать размякшее чудовище.
— Да, очень быстро. Оставались лишь клочки зеленой шкурки.
Шкурки от спелого и невозможно сладкого плода, похожего на земной арбуз и фейхоа одновременно. Когда большой зеленый шар кашура созревал, и пересыхала завязь, он начинал носиться по полю, как затравленный заяц. Магнитная шкурка плода и недостаточная сила тяжести Марса делали его поимку очень сложной. В детстве они устраивали состязания, кто первый поймает свой кашур. Это было наполовину везение, не угадаешь, в какой момент
— Иногда и шкурки не оставалось.
Рот изоморфа повлажнел. Охота — самая веская причина для одобрения. Тим обхватил правое запястье и потер. Ирт не охотился слишком долго, месяцы без Просторов и возможности вволю наиграться с жертвой, прежде чем убить. С определенного ракурса между Тимом и кашуром никакой разница.
— Впрочем, это не важно, — подумал он про шкурку.
— Ты жалок и слаб, Чага.
Тим сжал запястье до боли и промолчал.
— Жалок и слаб. Ты сбежал из родных Стен, потому что боялся холода и, наверняка, был плохим охотником. Но боги подцепили тебя и отправили на Орфорт, ткнули ростками в правду о самом себе.
Безумная, вывернутая логика, но зерно истины и в ней есть.
— Я не сбежал, вернулся, — все же отрезал Тим. — Тогда даже не собирался жить на Земле. Но там я понял, что хочу летать к звездам!
Ирт впился белесыми глазами, как делал всегда, выискивая ложь.
— Рассказывай, как Земля приманила к звездам.
Приманила. Но не Земля. Мама. С ее всегда легкой руки это случилось.
— Когда мы прилетели, мама сказала, что на Земле есть много чудес. Одно она покажет, когда мы пойдем пешком на Луну. Я подумал, что это шутка или фокус, потому что до Луны сотни тысяч километров. Никто не пройдет такое расстояние. Зачем тратить время на самый скучный и долгий аттракцион на Земле. Но мама пообещала, что мы вернемся сразу, как надоест. На следующий день мы прошли всю дорогу от Земли до Луны, и я решил, что буду капитаном космического корабля и никем другим.
— И что же случилось?
— Для тебя — ничего особенного. Обычная мертвая дорога под ногами, лавочки для уставших, несколько других путников, Луна, Земля и космос вокруг.
Для Тима дорога оказалось волшебством. Рождала в груди трепет и восторг. Детский, а потому безоглядный. Не объяснить изоморфу. Даже если он сможет ухватить чувства и перенести в собственный опыт, то их истоки в душе человека останутся темны и лживы. Иной разум, правда, подобен богу — верь или отвергай.
— Ты опять пытаешься что-то скрыть от меня?
Чертовы голодные глаза. Как у пса, вечно сторожащего у ворот ада. Того зверя нельзя насытить, его терзает совсем другой голод, нежели он пытается утолить. Возможно, и изоморфа тоже.
— Я тебе описал именно то, что было.
— Но что-то утаил.
— Ты не поймешь.
Если только не считаешь в крови, надорвав шкуру.
— Просто говори.
Тим закрыл глаза. Хотел представить, что его слушает Сэм или Алекс, выкроившие минутку на хорошую выпивку и разговор. Но в воображении вальяжно развалился Рей, с самодовольной улыбкой и курсанткой пилоткой, небрежно прилепленной к плечу. Почему опять он? Под веками стало влажно.
— Все выглядело необычным еще до начала дороги на Луну. Она выстроена от предгорного Урала. Очень недолго мы двигались по пыльному пути, окруженному крошечными по меркам Марса растениями. Их было очень много: сосенки, пихты, жимолость, боярышник. Запахи стояли непривычные. Потом дорога стала
Рассказ несколько успокоил, и Тима открыл все еще влажные глаза. Ирт сидел в небрежно-расслабленной позе, и взгляд чуть поблескивал из-под век. Тим медленно выдохнул и продолжил:
— Когда идешь по этой дороге, кажется, что ты не обычный человек, а звездный великан. Идешь вразвалочку по привычной твердой поверхности, а с каждым шагом оставляешь позади огромное расстояние. Земля на глазах уменьшается в размерах. Взлет авиетки, который можно измерить самыми обычными шагами. Мы не сразу попали в космос, сначала шли по атмосфере. Чувствовали не слишком уютный ветер, даже попали в легкое облако и немного промокли. Очень быстро дошагали до космоса. Там ветер пропал, все сразу стало резким и четким. Чернота смотрит тысячей звезд и чего-то ждет. И никакой защиты: ни купола, ни переборок, ни легкого гула навигационных систем. Сандалии на голых ногах и желтые доски под ними. Не отмахнешься, не отстранишься — ты весь как на ладони.
Тим замолк, вспоминая самое острое впечатление детства. Не во время полета на лайнере, а именно на дороге он ощутил живой, очень требовательный взгляд космоса. Потом не раз слышал, что многие находили в межзвездном пространстве лишь ледяную пустоту, безразличие и смерть. Никак не мог понять, почему. Невероятная четкость и бесконечная, охватывающая тебя со всех сторон 'многоглазость' вселенной, делали её волшебным таинственным существом.
— Ты пришел в восторг от лжи из мертвых пленок и отражений. Иллюзия того, что людишкам ровня огненные планеты и дозволено мнить себя богами. Прогулка по лунной дороге — твоя первая скорлупа самообмана. Она сделал тебя Чагой.
— Иди в пределы со своей идиотской песней про скорлупу обмана, — простонал Тим. — Нет тут никакой лжи. Все прекрасно знают, что это скоростной пеший траволатор. Он компенсирует средовые угрозы и коррелирует генерацию полей с кинематикой физических объектов. Но об этом, черт возьми, не обязательно все время помнить и думать во время прогулки!
Ирт по-человечески изумленно хлопнул глазами и издал глухой звук. Через короткую паузу выдавил все же презрительным тоном:
— Ты же даже упасть оттуда не сможешь.
Тим сначала не мог сообразить, к чему такой комментарий, потом решил быть очень конкретным:
— Дорога широкая, где-то семь метров. Есть бордюры, если подходить к краю, раздается предупреждающий звуковой сигнал.
Он, конечно, мог бы добавить, что невидимый туннель в раза в два шире дороги. Если что-то случится, то вакуумно-силовые генераторы втянут и в секунду отправят в госпиталь. Но не стал. Недоумение и презрение могли обернуться бешенством, а родной глаз, несмотря на усилия эмергентного пакета, все еще болел.