Буря на Волге
Шрифт:
Ильяс утвердительно кивнул головой.
— А теперь иди к шоферу Залиту, скажи, что я просил, пусть нальет чистенького. Только без этой гадости, без эфира, Принесешь туда, надо обмыть свидание с друзьями.
— Хорошо, принесу, — ответил Ильяс, отправляясь в гараж.
Входя в канцелярию Укрепленного района, Чилим откозырял:
— Здравствуйте, товарищ командир!
Дернов встал, протягивая руку Чилиму, и взглянул на входивших за ним Бабкина и Ланцова.
— Батюшки! Кого я вижу! — радостно крикнул Дернов, обнимая Бабкина и подавая руку Ланцову.
— Это мой бывший командир, капитан
— Тихон Кузьмич, как хотите, мы за вами пришли. Пойдемте ко мне на квартиру. Адрес свой адъютанту оставил, в случае чего нас вызовут. Давайте собирайтесь, у нас просто, посидим, поговорим, чайку попьем.
Дернов согласился. Вчетвером они пришли на квартиру к Наде. Представляя гостям Надю, Чилим сказал:
— Познакомьтесь, моя невеста.
— Тихон Кузьмич, — пожимая Наде руку, проговорил Дернов
Назвали себя и остальные.
Вскоре пришел Ильяс. Развертывая газетную бумагу, он сказал:
— Вот, товарищ начальник, чего сегодня пишут в газете, — и поставил на стол графин со спиртом.
— Ловко пишут! Да вы не свадьбу ли затеваете? — спросил Дернов и перевел взгляд на покрасневшую от смущения Надю.
— Свадьба не свадьба, а запойку сделаем, — весело проговорил Чилим, — Надюша, ты подай-ка чего-нибудь закусить.
— Значит, «закутим, зальем — и ворота запрем!», как сказал Емеля Пугачев, — весело проговорил Дернов.
Надя точно знала заранее, что придут гости. Она была сегодня не в солдатской гимнастерке, а в платье из кремовой чесучи, ловко облегавшем ее статную фигуру, белый фартучек подвязала бантиком.
— Присаживайтесь, присаживайтесь к столу, — пригласила она гостей, подвигая стулья, и скрылась на кухню. Оттуда она внесла поднос с закусками.
— Товарищи, что же это вы эксплуатируете женщину! — крикнул Дернов, выскакивая из-за стола и принимая из рук Нади поднос.
Надя расставила на столе тарелки с жареным сазаном и картошкой, со свежими огурчиками. Чилим наливал в стаканы спирт.
— Ну, за наших молодых! — подлив стакан, провозгласил Дернов. — А ведь и в самом деле, Вася, когда будет свадьба, наверное, и меня пригласишь?
— Обязательно, Тихон Кузьмич! Вы будете посаженным отцом, у меня ведь нет отца, у нее тоже.
Но в это время прибежал от дворничихи Сережка и со всего разбега вскочил на колени Чилиму, крича:
— Мой папка! Папка пришел!
— Ну, я оказывается промазал... Вы уже детей имеете, а я собираюсь пировать на свадьбе, — притворно сокрушался Дернов.
— Давно, еще до войны огоревали... — улыбаясь во всю физиономию, сказал Чилим, прижимая к груди малыша.
— Ну и ну! — воскликнул Дернов, — А все-таки ты, Василий, обманул меня. Помнишь, когда ехали на фронт по Сибирской дороге, ты просился повидать мать, а, наверное, ехал вот к этой мамаше.
— Эх, Тихон Кузьмич, чего греха таить, конечно, ехал к ней.
Ланцов с Ильясом и Бабкиным сидели молча и трудились над сазаниной с картошкой и огурчиками. Дернов перевел взгляд па них и спросил:
— Ну, как, волжане, закончили с белыми на Каме?
— Всех белых и Колчака пропили, — сказал Ланцов. — Много бойцов и командиров потеряли, но долг свой выполнили. Жаль, конечно, много людей погибло, погиб и наш славный командир
— Да, вы очевидцы всего этого, расскажите, как это получилось, — попросил Дернов.
— Прошли мы Тихие горы, Ижевск, уже недалеко был Пьяный Бор, а у нас снарядов оставалось маловато, да и сухопутные войска поотстали, пришлось встать на якорь — дожидаться, пока подойдут сухопутные части, да и снаряды доставят. Ну, стоим, отдыхаем после боя. Накануне 30 сентября, мы крепко всыпали белякам. Ночь на 1 октября прошла спокойно. Утро было тихое, над Камой еще не рассеялся туман. Вдруг слышим - на канонерке «Ваня-коммунист», заскрежетала лебедка, поднимают якорь. Думаем, сейчас будет сигнал двинуться всем судам, но нет. «Ваня-коммунист» пошел один вверх по Каме. Конечно, если бы пошла вся флотилия, этого случая не произошло бы. Но, видимо, быть тому греху, на всякий час не спасешься. До этого в каких переплетах ни бывали, а всегда выходили с победой. И вот как ушел «Ваня-коммунист», так мы больше его и не видали. Слышим через некоторое время — пошла отчаянная стрельба на Каме, и вдруг среди пушечных выстрелов слышим тревожные гудки «Вани-коммуниста». Миноносец «Прыткий» поспешил на помощь к месту боя, но было уже поздно. «Ваня-коммунист» горел, снаряды на нем рвались, матросы прыгали в Каму. А Николай Григорьевич уже был убит осколком от разорвавшегося снаряда, как рассказывали оставшиеся в живых матросы.
Оказалось, что товарищ Маркин пошел в разведку, а белые у Пьяного Бора поставили на берегу сильную батарею, да так ее замаскировали, что с Камы никак ее нельзя было разглядеть. Когда «Ваня-коммунист» подошел почти вплотную к этому месту, белые открыли ураганный огонь. Ну, само собой понятно, тут уж спасенья нет. Может быть, он и ушел бы, да первыми же снарядами был пробит штуртрос, а без руля-то, брат, недалеко уйдешь. Узнав об этой трагической гибели, матросы II красноармейцы стали пасмурны. Да, тяжело было переживать такую утрату. Долго матросы говорили: «Не командира Волжской флотилии мы на Каме похоронили, а родного отца», — закончил Ланцов, утирая набежавшую слезу.
Во все время рассказа Ланцова Надя смотрела на него немигающими глазами, а когда у Ланцова задрожала верхняя приподнятая губа с маленькими русыми усиками, она перевела свой взгляд на стол и начала передвигать тарелки.
Наступило молчание.
— что ж вы, товарищи, приуныли? Ничего не поделаешь — война... — сказал Дернов, поднимая стакан.
Все выпили. Разговор как-то не клеился. Чилим сказал Наде:
— Надюша, ты что же дядю Aгафона с Марьей Ивановной не пригласила?
— Как же, звала, — ответила Надя, оглядываясь на дверь.
В это время вошла женщина с узлом.
— Тут, что ли, Белицины-то живут? — спросила опа, крестясь в угол, на Бабкина.
— Мамаша! — крикнула, вскакивая, Надя, а за ней поднялись все приветствовать приехавшую из деревни Ильиничну.
— Ух, заморилась, — сказала она, ища стул, чтобы присесть.
— Вот сюда, мамаша, присаживайся поближе к столу, — сказала Надя, пододвигая ей стул.
— Что ж вы это, голубчики, когда из дома уходили, сказали — скоро вернемся, а и теперь, видно, не собираетесь? — укоризненно покачала головой Ильинична. — Ну, слава богу, хоть живы остались.