Буря на Волге
Шрифт:
ЧАСТЬ II
Глава первая
После ночного улова Чилим возвратился с дальнего плеса к пристаням, где стояла куреневская прорезь. Приткнув лодку к рыбнице, он крикнул:
— Сергей Данилыч!
Но из будки никто не отозвался, на двери он увидел замок.
— Куда его затащила нечистая сила? — проворчал он, оглядываясь
Вскоре хозяин вышел из чурковского трактира с бывшим своим компаньоном Прониным. Они, весело разговаривая, спускались с крутояра к рыбнице.
— Знаешь чего, Данилыч, ты мне по старой памяти покрупнее стерлядок дай! Матрена Севастьяновна давеча как раз поминала... А кто этот молодец на прорези тебя ждет? — пристально разглядывая Василия, спросил Пронин.
— Помните Чилима, что по вашей милости на каторгу пошел? Это его сынок.
— Не по моей, скажи, а по своей милости, работал бы честно, как другие, тогда б не пошел, — возразил Пронин.— Ай-ай, здорово вырос...
«Жаль, отец-то промахнулся, тебя, сухой черт, веслом огреть надо бы...» — думал Чилим, глядя исподлобья на Пронина.
Чилим был весь в отца: высок ростом, широкоплеч, с черными, слегка вьющимися густыми волосами. Большие синие глаза смотрели задумчиво и строго. Над верхней губой появился пушок. А загар почти не сходил со смуглого цыганского лица. От всей его здоровой фигуры так и веяло бурлацкой жизнью Волги.
У Чилима не было ни лодки, ни снастей, но Куренев, пригласивший его на работу, был опытным хозяином. Он снабдил работника рыболовными принадлежностями, по договору, в счет будущих уловов.
Нелегко жилось Чилиму и у нового хозяина. Нужда не переставала следовать за ним и с каждым днем все сильнее подхлестывала его. Когда рыба не шла, в такие ночи он перевозил охотников либо тетевских мужиков с луком на базар.
Так и перебивался с хлеба на воду.
Распрощавшись с Прониным, Куренев позвал Чилима.
— Ну как, Васек! Есть рыбка? Ночь-то куда хороша была, а рыбы ты все таки маловато наловил.
— Луна-шельма всю ночь светит, ни единой тучки на небе, рыба, как шальная, шарахается в стрежень...
— Н-ну... — раздувая широкие ноздри, сопел хозяин. — А случайно в буфет не шарахается?
— В какой?
— Поди-ка, не знаешь. Куда с масленщиком прошлый раз ходил. Не дело ты задумал по буфетам таскаться... А знаешь ли, кто этот Ланцов? Вот, помяни мое слово, заведет он тебя в болото... Вот видишь, чего ты наловил, на семь гривен и то не тянет, — ворчал хозяин, подвешивая круглую сетку с трепещущей рыбой на крючок коромысла весов.
— Сергей Данилыч! A вот эту вы тоже считали? показал на пятифунтовую гирю Чилим.
— Ну, эту! Ну что, и с этой только на рубль, — хозяин скосил глаза на Чилима, быстро швыряя гири о весов. — А ты не знаешь, сколько мне должен?
— Знаю, — угрюмо сказал Чилим и начал отчаливать лодку.
Солнце уже высоко поднялось
Чилим привычно оттолкнулся от хозяйской рыбницы и, склонив голову, поехал к конторке, куда подходил пронинский пароход. «Подожду, может быть, будут пассажиры на ту сторону», — думал он, глядя на мостки, по которым сходили пестрой вереницей пассажиры,
— Позволь, позволь! Живой груз несу! — услышал Чилим знакомый голос грузчика Мошкова. Обгоняя пассажиров, он тащил на подушке теньковского богача Курочкина, который сидел, как в седле, уцепившись за ремни подушки. Задрав высоко голову и кривя рожу в пьяной улыбке, он кричал:
— К тарантасу, к тарантасу тащи!
— Крючком-то, крючком! Прихвати груз! — шутили пассажиры вслед Мошкову.
Пассажиры сошли с парохода, но охотников на ту сторону не было. Поплевав на ладони, Чилим быстро поехал к своей деревне, обгоняя идущих по берегу пассажиров. Две барышни с дорожными маленькими чемоданчиками с завистью посмотрели на быстро проскользнувшую мимо лодку и молодого загорелого парня.
— Наловил, что ли, немножко? — спросила мать вернувшегося Чилима.
— Маловато, мама, да и за то хозяин деньги не отдал. Ты сходи-ка получи с него, правда — он там за снасти вычтет, но все равно сколько-нибудь придется.
— И себе ни одной не принес?
— Нет. Где там, и то хозяин ругает, мало, говорит, ловишь. Воровать что ли для него, если она не попадает. Луна все дело портит, ночь, как день.
— Ох, горюшко, горюшко, — причитала мать, часто мигая слезившимися глазами. — Ну, ладно, Васенька, ложись отдохни, наверное, всю ночь не спал. А потом дровишек нарубишь. А я схожу да, может быть, по пути зайду мучки куплю, завтра хоть преснушек напеку.
— Ладно! — укладываясь в низеньких сенцах, сладко зевнул Чилим и закрыл парусом лицо от назойливых мух.
Июльское солнце, припекая жаркими лучами почерневшую крышу, разморило Чилима.
— Ух, жарища, — проснувшись и потягиваясь, произнес Чилим. Долго умывался холодной родниковой водой и, теребя спутанные волосы, заглянул в маленькое зеркальце:
— Эх, и почернел же я, как сапог. Чешусь тут, а мать велела дров нарубить. Топор-то весь иззубрили, как серп.
Подошла старуха, заглядывая через низенькие в три доски воротца.
— Парень!
— Что, бабушка?
— Подь-ка сюда! — поманила рукой старуха. — Рыбаки у вас есть в деревне?
— Сколько угодно, бабушка! Вот я тоже рыбак! — гордо произнес он.
— Чай, вы мелочишку какую-нибудь ловите, ершей?
— Всяко бывает, бабуся! Иногда и крупная попадает, тоже берем... Все тащим, что попадет.
— Со мной барышни приехали, напротив в домишке живем.
— А мне что за забота, пусть на здоровье живут.
– Вот им-то и надо рыбы. Наловил бы свеженькой-то на ушку? Не так, конечно, мы уплотим, и хорошо уплотим...