Буря столетия
Шрифт:
Когда Линож подходит к кроватям и спящим детям, самоназначенные стражи сдвигаются вместе, создавая барьер из своих тел между Линожем и детьми.
Линож доходит до поворота в центральный пролет, ведущий к помосту. Минуту он там стоит, благосклонно улыбаясь, явно наслаждаясь страхом и недоверием, клубящимися в безмолвной комнате. Будто питается ими.
Здесь мы видим в перебивках всех знакомых островитян. На лице Кэт написан вызов: «Этих детей ты возьмешь только через мой расчлененный труп». Честное круглое лицо Хэтча исполнено решимости и напряжения, у Мелинды
Линож постукивает тростью сначала по скамьям слева, потом справа от прохода – как постукивал по калитке Марты. Слышно шипение, и дым поднимается от обугленных мест, которых коснулась трость. Сидящие поблизости отшатываются прочь. Те, кто был справа – это семья Хоупвеллов – Стен, Мэри и Дэви. Линож им улыбается, и на этот раз его губы приоткрываются настолько, что показывают кончики клыков. Все три Хоупвелла реагируют. Мэри обнимает за плечи своего сына и смотрит на Линожа со страхом.
– Привет, Дэви! – говорит Линож. – Отличное будет сочинение – «Как я провел уикэнд»?
Дэви не отвечает. Линож глядит на него, улыбаясь по-прежнему.
– Твой отец вор. Он за последние шесть лет украл более четырнадцати тысяч долларов в компании морепродуктов, где работает. На эти деньги он играет. – И Линож сообщает доверительно:
– Он проигрывает.
Дэви поворачивается и бросает на своего отца взгляд, полный страха и неверия. «Я не верю, – говорит этот взгляд. – Мой папа – никогда!» – но он на миг видит в лице Стена неприкрытую вину и страх пойманного в капкан зверя. Этой минуты хватает, чтобы глубоко потрясти веру мальчика в отца, который был кумиром.
– Папа?..
– Я не знаю, кто вы, мистер, – говорит Стен, – но вы лжете. Лжете!
Хорошо, но недостаточно. Никто не верит ему, в том числе его жена и сын.
– Рожденный во лжи дважды скажи… а, Дэви? Хотя бы дважды.
С Хоупвеллами он покончил. Вера друг в друга в этой семье погибла вмиг и навеки. Линож медленно движется по проходу к помосту. Каждый глаз ловит его неторопливое продвижение – и тут же отворачивается; каждое сердце вспоминает свои ошибки и обманы. Дойдя до Джонни Гарримана, Линож останавливается и улыбается снова.
– Ба, да это Джонни Гарриман! Который сжег столярный цех в Мачиасе по ту сторону пролива!
– Я… да ты… не было этого!
– Еще как было! – улыбается Линож. – Два года назад, когда они тебя уволили! – Он поворачивается к Кирку Фримену. – А Кирк помогал… правда? Конечно, помогал – на то и дружба, верно? – И снова к Джонни. – Семьдесят человек потеряли работу, но ты за себя отплатил, а это самое главное, правда? А как же!
Островитяне смотрят на Джонни, будто видят его впервые… и на Кирка тоже. Джонни сжимается под этими взглядами до роста в один фут.
– Видишь, дубина! – обращается к Джонни Кирк. – Смотри, во что ты нас втравил!
– Заткнись! – отвечает
Линож, улыбаясь, идет к помосту. Все глядят на него, ежась, как собаки, которых часто бьют. Ни один не решается встретиться с ним взглядом. Каждый надеется, что Линож не остановится возле него, не заговорит, как со Стеном и Джонни Гарриманом.
Но Линож останавливается еще раз возле Джека Карвера. Джек сидит среди тех двоих, которых Линож уже назвал в связи с избиением молодого гея. Джек поднимает на Линожа глаза и быстро их отводит. Так же не в своей тарелке чувствуют себя Алекс Хабер и Люсьен Фурнье.
– Да, ребята, вам бы посмотреть на того пидора, которого вы отделали. Вы бы так при кололись из-за повязки у него через глаз. Крепдешиновая такая повязка.
Энджи Карвер прислушивается. Хмурится. Что там Линож говорит про ее мужа? Что он кого-то избил? Быть того не может! Или… может?
– Заткнись, – говорит Джек, но едва ли громче шепота.
– Этот парень живет в одном из домов без лифта на Кэнэл-стрит, прямо за Лисбоном. Могу дать адрес. Не знаю, может, вы захотите ему до конца свет погасить? Люсьен, как насчет выбить ему второй глаз? Окончить работу?
Люсьен молчит, глядя в пол.
– Алекс?
Алекс тоже онемел.
– Рожденный в грехах – рассыпься в прах, – говорит Линож и оставляет их в покое, идя дальше к помосту.
Робби Билз все еще стоит между своим столом городского менеджера и помостом, все еще течет пот по его лицу, воротник рубашки промок. И он видит:
По проходу, в той же больничной рубашке, с распущенными седыми волосами, идет поддельная мать. Конечно, это все тот же Линож, и он сжимает в руке все ту же трость с волчьей головой.
– Почему я должна была умереть среди чужих, Робби? – спрашивает поддельная мать. – Ты мне все еще не объяснил этого, Робби. Почему я должна была умереть, призывая тебя? Я только хотела прощального поцелуя…
Линож (в этом кадре это в самом деле Линож) приближается, и Робби выхватывает пистолет. – Не подходи! – кричит он, – Предупреждаю, не подходи!
– Ох, положи это, – говорит Линож. Рука Робби разжимается. Мы видим, как он борется, не давая ее разжать, но будто чья-то рука куда больше – которой мы не видим – отгибает ему пальцы один за другим. Пистолет падает на помост, на который уже всходит Линож.
Робби видит, как поддельная мать всходит по ступеням, и больничная рубашка развевается вокруг тощего тела. Она наставляет на Робби конец трости, и слезящиеся старческие глаза зловеще вспыхивают.
– Почему ты не скажешь этим людям, где ты был и что делал, когда я умирала, Робби? Наверное, твоей жене будет особенно интересно, правда, Робби?
– Заткни пасть! – кричит Робби. – Сандра, не верь ему! Не слушай! Он все врет!
В недоумении и страхе Сандра Билз пытается встать с места. Урсула удерживает ее за руку и заставляет снова сесть.