Буря Жнеца
Шрифт:
– Не сработает, – возразил маг. – Голова спружинит, и все.
Арбалетчик подарил ей широкую ухмылку.
Менандора ответила: – Уверяю вас, оставаться поблизости мне вовсе не хочется. Надеюсь, однако, что смогу увидеть вашу жуткую смерть. С расстояния.
– Почему ты так уверена, что смерть будет жуткой? – спросил колдун, который сейчас смотрел на один камешек, подняв его к свету, словно драгоценность. Менандора видела, что это никакая не драгоценность, просто галька мутного цвета.
– Чем ты занят? – спросила
Колдун поглядел на нее – и тут же швырнул камешек за спину. – Ничего. А что? Погоди, это я задал вопрос.
– Я что, обязана отвечать? – фыркнула она.
Прибыли Рад и Ульшан Праль. Они остановились в нескольких шагах от колдуна и его спутника.
Менандора увидела на лице сына мрачное выражение. «Иного я не заслужила? Нет. Не сейчас». – Любимый сын…
– Мне нет дела до Финнеста, – бросил Рад. – Я не стану помогать тебе в битве, мать.
Она широко открыла глаза, в них забушевала ярость. – Ты обязан! Я не смогу противостоять обеим!
– У тебя новые союзники. Вот они. Они уже готовы к появлению…
– Эти безмозглые олухи? Сынок, ты обрекаешь меня на гибель!
Рад Элалле расправил спину: – Я увожу моих Имассов, мать. Только они мне важны…
– Больше жизни родной матери?
– Больше, чем битва, которую она сама выбрала! – рявкнул сын. – Эти схватки… эти свары… они не для меня. Они твои и только твои. Я не желаю иметь с ними ничего общего!
Менандора отпрянула, подавленная гневом сына. Попыталась поглядеть ему в глаза, но не выдержала и отвернулась. – Тогда иди, сынок, и уводи своих «родичей». Иди!
Едва Рад кивнул и повернулся, она заговорила снова, самым суровым тоном, на какой была способна: – Но не его.
Сын хмуро поглядел на нее. Мать указала на Имасса.
На Ульшана Праля.
– Нет, сын. Его ты не заберешь. Ульшан остается здесь.
– Я не позволю…
Тут вождь клана бентрактов протянул руку, останавливая Рада Элалле, который был готов превратиться в дракона и вступить в схватку с родной матерью.
Менандора ожидала, храня внешнее спокойствие, хотя сердце тяжело стучало в груди.
– Она правильно говорит, – произнес Ульшан Праль. – Я должен остаться.
– Но почему?
– Из-за моего секрета. Из-за тайны, которую все они ищут. Если я пойду с тобой, они бросятся в погоню. Понимаешь? Я прошу: уведи народ в безопасное место. Уведи их, Рад, и как можно скорее!
– Ну, ты будешь биться рядом со мной? – спросила Менандора. – Ради жизни Ульшана Праля?
Но Ульшан оттолкнул Рада. – Сделай, как я прошу, – сказала он сыну Менандоры. – Я не хочу умереть, боясь за свое племя. Прошу, уведи их.
Колдун подал голос: – Мы сделаем все, что сможем, чтобы сохранить его жизнь.
Менандора презрительно хмыкнула. – Ты рискнешь? – спросила она сына.
Рад Элалле уставился на колдуна, потом на улыбчивого духа.
– Рискну, – ответил Рад и протянул руку к Ульшану Пралю. Жест нежности – он легонько провел ладонью по лицу Имасса. Затем Рад Элалле сделал шаг назад, развернулся и направился к стоянке клана.
Менандора посмотрела на людей: – Вы, проклятые идиоты!
– Вот за это, – отвечал маг, – я и не подарил тебе любимый камешек!
Еж и Быстрый Бен наблюдали, как Менандора спускается в долину.
– Странное дело, – шепнул сапер.
– Еще бы.
Они помолчали еще несколько ударов сердца. Еж повернулся к Бену: – Ну, что думаешь?
– Ты точно знаешь, что я думаю.
– Значит, то же, что я сам.
– Именно.
– Скажи мне, Быстрый…
– Что?
– Это на самом деле был твой любимый камешек?
– Ты имеешь в виду тот, что я выбросил, или тот, что я засунул в ее забавный белый плащ?
Шелтата Лор представляла собой подлинный образ Сумерек – ведь кожа ее за долгие тысячелетия плена стала морщинистой и темной как торф. Она надела темно-красный плащ, под цвет рыжеватым волосам и тусклым глазам; под плащом были усеянный бронзовыми заклепками жилет, черные кожаные лосины и сапоги.
Рядом с ней – Шелтата Лор взирала на холм – стояла Сакуль Анкаду, Пеструха; кожа ее (видимая лишь на руках) действительно была пегой. На изящных плечах – летерийский «ночной плащ» из тех, что вошли в моду среди благородных Тисте Эдур новой империи. Хотя этот плащ не относился к самым изысканным.
– Скоро, – прошипела Шелтата, – это владение станет прахом.
– Тебя это забавляет, сестра?
– Наверное, меньше, чем тебя, Сакуль. Почему я читаю в твоих глазах отвращение?
– Я не питаю любви к Имассам. Вообрази – народ, ставший прахом пещер на сотни тысяч лет. Они ничего не создавали. Их история стала сказкой, дикарским напевом, искаженной памятью. Они порочны. В их душах клеймо порока, неудачи. А здешние к тому же внушили себе, что живы по-настоящему.
– Не все они ненастоящие, Сакуль.
Пеструха пренебрежительно махнула рукой: – Главная вина, Шелтата, лежит на Повелителе Смерти. Если бы не попустительство Худа, это владение не протянуло бы так долго. Такая беззаботность мне противна.
– Итак, – улыбнулась Шелтата, – ты ускоришь гибель Имассов, хотя их мир и так гибнет. Они обречены.
– Ты не понимаешь. Ситуация… изменилась.
– Как это?
– Заблуждение, – пояснила Сакуль, – сделало их реальными. Они смертны. Плоть, кровь, кости. Они могут истекать кровью, умирать. Но они не подозревают о неминуемой гибели мира. Поэтому резня станет для них милостью.