Буря Жнеца
Шрифт:
Венит увидел, что Летур Аникт вдруг моргнул – он, очевидно, понял цель визита приближавшегося к нему человека.
Лезвие ножа глубоко вошло в мозг фактора.
Купец упал; нож почти без усилия покинул глазницу.
Венит Сафад склонился и вытер лезвие о шелковую куртку фактора; затем выпрямился, подошел к дверям и покинул кабинет
У Аникта есть жена. Дети. Были у него и стражники, но Орбин Правдоискатель о них уже позаботился.
Венит Сафад избавится от наследников.
Он действует уже не как агент Совета
Которому надоело терпеть.
Хетан оставила мужа склонившимся над трупом Тука Младшего. Она ничего не могла сделать, и в том не было ее вины. Горе Имасса – бездонный колодец, всегда готовый поймать случайного прохожего и отправить в полет через нескончаемую тьму.
Однажды, уже давно, Тоол стоял перед своим другом, и друг не узнал его; Имассу, спустя тысячи и тысячи лет вновь ставшему смертным, это казалось забавным. Он увидел в этом возможность для шутки, игры, в которой конечное открытие истины принесет радость обоим.
Тоол, нечеловечески терпеливый, долго выжидал момента открытия истины. Слишком долго. Его друг умер, так ничего и не узнав. Шутка обернулась горем, от которого – как подозревала она – супруг никогда не оправится.
И еще она подозревала, что этот день может принести новые потери. Жена потеряет мужа. Две дочери потеряют отчима, а сын – настоящего отца.
Она подошла к Кайлаве Онасс, которая наблюдала за битвой. В том, что она не перетекла в форму Солтейкена, не было милосердия: она просто предоставила кланам Белых Лиц свободу делать то, к чему они привыкли – убивать, впадая в приступы дикарской ярости.
Хетан увидела, что Кайлава стоит около одинокого всадника, что, похоже, убит оружием К’чайн Че’малле. Типичное жестокое убийство, разворошившее воспоминания о дне, в который она сама стояла перед этими ужасными тварями. Воспоминания принесли горечь: в тот день погиб ее любимый брат.
Кайлава не обращала внимания на лишенное ног и одной руки тело, лежавшее от нее в десяти шагах. Но взор Хетан вдруг исполнился любопытства.
– Сестра, – окликнула она Кайлаву, сознательно употребив обращение, весьма той не нравившееся, – погляди. Он носил маску. Разве вождь овлов не был маскирован?
– Думаю, да, – бросила Кайлава, – потому что его звали Красная Маска.
– Ну, – продолжала Хетан, подошедшая к трупу, – и одежды на нем овлийские.
– Однако убили его К’чайн Че’малле.
– Да, вижу. И все же… – Она присела, поглядела на странную маску – крошечные чешуйки под мазками грязи. – Маска из кожи К’чайн, могу поклясться. Хотя чешуйки слишком…
– Горло Матроны.
Хетан подняла голову. – Правда? – Она протянула руку и стащила маску. Вгляделась в бледное лицо.
И встала, отбрасывая маску: – Ты права, это не Красная Маска.
– Как ты поняла? – спросила Кайлава.
– Ну,
Худ, Верховный Король Смерти, Собиратель Павших, неоспоримый хозяин большего числа душ, чем он мог сосчитать – если бы ему пришло такое в голову (а до сих пор не приходило) – стоял над телом и ждал.
К счастью, ему редко приходится уделять отдельному человеку особое внимание. Но некоторые смерти несут на себе отпечаток… эксцентричности. Как у этого, чьего пробуждения он ждет.
Отчасти потому, что Волки ждут его душу – да не получат… но и потому, что этот смертный раз за разом избегал хватки Капюшона, хотя всякому ясно и понятно, сколь сладкий дар предлагает Владыка Смерти.
Жизни некоторых особей бывают… особенными.
Посмотрите на того, что пришел недавно. В ограниченном уме нет блага. Он не дает своему обладателю возможности забыть о тяжких ранах жизни. Жизни, которой суждено до смертного часа оставаться жизнью невинного простачка.
Худ не гневался на Клюва, покрывшего свои руки кровью. Однако он весьма сильно гневался на бессердечных отца и мать Клюва.
Мало кто из смертных жрецов понимает важность исправления ошибок. В своих проповедях они больше налегают на идею греха, да и то потому, что такие речи помогают наполнять храмовые сундуки.
Ведь исправление ошибки – это требование, против которого не пойдет ни один бог. Так случилось с человеком по имени Клюв.
Так будет и с человеком по имени Тук Младший.
– Проснись, – приказал Худ. – Поднимись.
И Тук Младший с долгим вздохом выполнил его приказы.
Он встал, пошатываясь и глядя на ожидающие их врата. – Проклятие, – пробурчал Тук, – это не врата, а позорище какое-то!
– Мертвые видят так, как видят, Тук Младший. Совсем недавно они сияли непорочной белизной.
– Мое сердце стремится к этой бедной, заблудшей душе.
– Разумеется, стремится. Идем со мной.
Они направились к вратам.
– Ты делаешь это для каждой души?
– Нет.
– О. – Тук остановился – или попытался остановиться, ибо ноги не перестали двигаться. – Погоди! Моя душа обещана Волкам…
– Поздно. Твоя душа, Тук Младший, была обещана мне. Раньше.
– Да ну? И кто сделал такую глупость?
– Твой отец, – отвечал Худ. – В отличие от Дассема Альтора, он пребыл верным.
– И ты вознаградил его, убив? Ах ты уродский шлепок свино…
– Тебе придется его подождать, Тук Младший.
– Он еще жив?
– Смерть никогда не лжет.
Тук Младший снова попытался остановиться. – Худ, один вопрос… прошу.
Бог остановился и поглядел на смертного сверху вниз.
– Худ, почему у меня по-прежнему один глаз?
Бог Смерти, Жнец Душ не ответил. Он сам удивлялся.