Буря
Шрифт:
— Оскорбивший тебя, ее и похитит!
— Что?! Кто?! Как похитит?!
— Глупец! Конечно же не похитит! Да этот «червь» до нее и дотронуться не посмеет, однако, все будет подстроено так, будто он ее похитил, а тебя убил. Ну, его то мы изведем, и никто его не найдет, ну а ты, с Возлюбленной Сестрою будешь уже далеко!..
— И что я буду должен тебе за это?
— Ровным счетом ничего. Но ты уж не беспокойся: я в накладе не останусь — из всего извлеку выгоду.
— Скажи, какую?
— Хорошо — скажу. Он, ведь, повстречался с одним народцем — Цродграбами их зовут. Так после завтрашнего похищения эльфы станут этим Цродграбам врагами.
— И чем все это закончится?
— Все закончится? Настанет
— Я хочу спросить, чем закончится эта война? Многие эльфы погибнут, многие Цродгрбы?
— Смерть заберет всех.
— Так, выходит, никого в живых не останется?!
— Конечно, и ты это прекрасно знаешь. Всех вас в конце ждет смерть; и не важно кто проживет на несколько лет больше, а кто — на несколько меньше. Все это такие крапинки, и каждый то понимает, что в смерть вся жизнь мгновеньем будет. Конечно же, все кто сейчас живут — все умрут, такой заведенный порядок. За этими придут еще следующие поколения, и будут сменять друг друга, до конца этого мира. Зачем спрашиваешь очевидное?.. Давай-ка получше обсудим твой завтрашний день…
Игра в снежки продолжалось до самого утра; и тогда, в рассветный час, когда каждый выпустил уже по много сотен, а то и тысяч снежков, и, когда, казалось, им поскорее надо было поспешать ко сну — когда они разгоряченные, тяжело дышащие, но радостные как никогда, уж собирались поворачивать к лагерю, тогда, отгоняя бурю озарило все своими лучами еще робкое, как юная Дева солнце. И они все, с чувством любви повернулись к нему, многие протянули навстречу руки, а смеялись все!
Вероника, вся мокрая, сияющая словно заря, свежим румянцем, прокричала, своим нежным голосом: «Ну, кто еще в снежки?!» — и сама, слепив довольно снежок, запустила его в стоявшего поблизости, смеющегося Рэниса. Тот, играя, повалился, и ответил ей целым веером из снежков, каждый из которых был словно поцелуй. И глядя на этих двоих влюбленных, перекидывающимися снежками в потоках зари — неужели же можно было оставаться безучастными?! И вот началось снежное счастье! Но в ночи то еще не все было видно, а здесь, на открытом пространстве, двести тысяч перебрасывающихся снежками, были зрелищем впечатляющим. Вы только попытайтесь себе представить такое! Впрочем, через некоторое время, всех их окутало переливающееся снежно-радужными цветами облако…
Из всего войска лишь немногие не принимали участия в игре: то были матери со совсем маленькими детками, а так же — предводители войска: Барахир, Дьем, Дитье, и еще несколько Цродграбов (Даэна не было и найти его никак не могли). Барахир был встревожен не на шутку, он говорил:
— Я, конечно, не бог весть какой полководец. Но, все-таки, кое-что представляю о войске, и знаю, каковым оно должно быть на самом деле. Уж не таким как наше это точно! Я понимаю и то, что нет смысла Цродграбов учить воинскому порядку, и прочим таким вещам — так можно и все братство разрушить. Но хоть какой-то порядок должен быть — хоть в самом то важном! Как же так получилось, что двое захваченных — а у нас такого отродясь не бывало! — что эти двое захваченных один за другим преспокойно уходят; причем один из них — с орочьей внешностью. Как он там себя величал? Сильнэмом, кажется?.. Так где же он теперь? Может, уже у орков? Может, рассказал уже все, о нашем «войске»; быть может, они уже выслали к нам навстречу свое Войско?.. А Даэн, где он? Быть может, Сильнэм его с собою уволок? Что же теперь делать то?..
Говорил то Барахир гневливо, и голосом каменным, однако, на самом то деле, он едва слезы сдерживал. И больше всего он волновался за Даэна.
Даэн-музыкант о котором так волновался Барахир пребывал в каком-то сказочном, ему самому непонятном состоянии. Назовем это
В то же время он понимал, что чувство его к Веронике не совсем такое, как к Алии — и он не задумывался: плохо это или хорошо, а просто ходил с этим чувством, он бегал, он подпрыгивал, он катался с этим чувством в снегу, и перекидывался снежками всю ночь, и до тех пор, пока, этак через час после рассвета, не повстречался с Алией, которая со смехом, с улыбкой, целовала Рэниса. Даэну не ведомо было чувство ревности, и при виде этой картины, он испытывал тоже, что испытывал бы, если б увидел, что она перебрасывается с Рэнисом снежками. И вот он подбежал к ней, взял за руку, и глядя прямо в очи ее, промолвил:
— Я люблю тебя!
Вероника мягко улыбнулась, так как сама любила здесь всех, как братьев и сестер, однако, взглянув внимательнее, смутилась, так как поняла, что чувство Даэна сродни чувству Рэниса.
Рэнис стоял рядом, смотрел то на Веронику, то на Даэна…
А Вероника тихо молвила:
— Я сейчас стихи моего старого друга Сикуса вам расскажу:
— Мы любим Млечный путь, Но видим ли мы неба суть? Мы любим звездные дожди, Но что шепнем им? «Подожди?» Мы любим красоту рассветов, Но что им толку в блеске наших пламенных приветов? Очей мы любим глубину — В них видим бездну лишь одну. Но что нам бездна? Млечный путь? Но нам неведом бездны суть! И то пока одни слова, А суть не вместит голова!..Так говорила Вероника, и где-то в глубине сердце своего понимала, что и Даэн прекрасный юноша, и, если бы им довелось встретится раньше, так она бы его любила так же, как любила теперь Рэниса. Она постаралась отделаться от этих мыслей, так как понимала, что ни к чему хорошему они не приведут.
А Даэн опустил голову, и как бы задумался, хотя, на самом то деле, только пытался ухватиться за собственные мысли. Но мыслей то не было! Было только одно это незнакомое ему чувство. Никогда не видевший примеров, как надо действовать в подобных случаях, никогда даже не слышавший рассказов про такую любовь, он решился действовать, как подсказывало ему сердце. Он подумал, что хорошо было бы, если бы он с Вероникой оказался вдалеке от всех. А почему хорошо — этого он и сам не ведал — чувствовал и все тут.
И вот что он сделал: подхватил Веронику, и бегом понес ее! Рэнис, конечно не мог выпустить ее руку: но он не мог и вырвать Веронику от Даэн, так как боялся причинить он ей боль; не мог он и остановить Даэна, так как еще накануне проникся к нему самыми дружескими чувствами; ну а теперь, в окружающей их радостной атмосфере, конечно же не мог причинить ему какого-либо вреда.
Таким образом, друг за дружкой выбежали они из сияющего облака. И вот дело то: никто из них и не понимал происходящего — все это настолько напоминало какое-то виденье, какой-то сон причудливый, что никто и не решался на какие-то действия, чтобы наконец прекратить это. Они, молодые, и не предполагали, чем все это может обернуться.