Бусы из плодов шиповника
Шрифт:
В «кухоньке», за перегородкой, напротив входной двери, в проеме которой я невольно остановился, пораженный столь идеальной чистотой моего жилища, на газовой плите что-то шипело, и вкусно пахло едой. Судя по всему, на моей немалых размеров сковороде готовилась фасоль с тушенкой и луком. А еще пахло гренками.
– Привет! – выглянула из-за перегородки на звук открывшейся двери Светлана и снова скрылась за ней.
Через минуту, вынеся и поставив на стол в жилом отсеке на специальную деревянную подставку сковороду с едой и тарелку с гренками.
– У тебя есть что-нибудь выпить? – спросила она, обернувшись ко мне, все еще стоящему у входной двери, словно
– У меня только спирт, – запоздало ответил я Светлане, наконец-то сняв и повесив на вешалку у входной двери свою куртку и тоже пройдя в жилой отсек, подумывая при этом – не разуться ли мне, сняв кроссовки. Настолько чисто было кругом, с двумя нижними рундуками вдоль противоположных стен и двумя висячими над ними, как в вагоне дальнего следования полками, за ненадобностью откинутыми и закрепленными, и длинным столом между рундуками.
– Ну, что ж, буду как Маргарита из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», – блеснула Света своей начитанностью, поскольку в то время, в семидесятых годах прошлого, XX века, этот роман было трудно достать, – пить спирт. Может быть, это даже лучше. Крепкие напитки быстро отключают разум, лишая нас ложной стыдливости. А вы, кстати, сударь, – снова вдруг перешла она на «вы», – случайно не Мастер? Не пописываете на досуге роман?
– Я, Светочка, романы не пишу – я их делаю, – ответил я, стараясь попасть ей в тон.
Светины предположения насчет спирта, в чем мы вскоре убедились, оказались верными. И помнится, что, расслабленный после вкусной еды и выпивки, я уже не противился ни настойчивым поцелуям Светланы, ни чему-то иному, успокаивая свою совесть фразой: «А, однова живем!»
И все, затем случившееся (тем более что изнутри на входной двери у меня все же имелась прочная задвижка, которую я запирал на ночь и о которой вспомнил, защелкнув ее, перед тем как мы со Светой расположились горизонтально на моем рундуке) было, действительно, необычайно, как-то невесомо, словно в волшебном сне. Где все возможно, безо всяких ограничений и законов физики, например, о всемирном тяготении. Да, тяготение было, но совсем другого рода. Друг к другу. И все было так прекрасно, легко, свободно. И даже запах керосина от задутой мною в последний момент лампы, висящей над столом, не раздражал.
А нагота Светы сама, казалось, излучала свет. Необъяснимый, нереальный, похожий на лунный, проникающий в балок из квадратного окна над столом и освещающий на нем только цветы в трехлитровой банке с водой, в которой играли лунные блики. (Посуду и сковороду с остатками еды и гренки Света после ужина успела поспешно убрать на кухню). А ее ненасытные, непредсказуемые, все новые изыски изнуряли и радовали нас обоих. И полный покой потом, и полная, казалось, опустошенность, когда мы молча лежали рядом, взявшись за руки и прильнув друг к другу. На таком, в общем-то, совсем нешироком пространстве рундука, что даже и не верилось в то, что на нем можно было производить такие немыслимые
И я уже как-то лениво, полусонно размышлял о том, что «Неужели страсть – сильнее любви?» И если это так, то человек, в первую очередь, животное, а уж потом только – разумное существо. Прав, прав был Федор Михайлович Достоевский: «Широк человек. Слишком даже широк. Я бы сузил…» И с какой-то невосполнимой печальной горечью и запоздавшим покаянием думалось о том, что Галина вряд ли простит мне все это. Это предательство, эту фальшь. И выходит, что я сам, своими руками, задушил только что зарождавшееся, такое неясное еще, но такое желанное чувство. Поддавшись всесокрушающей, словно цунами, безудержной страсти…
– Тебе было хорошо? – негромко, устало и удовлетворенно спросила Света.
– Да, – не стал я лукавить, не сказав, впрочем, всей правды о своих сомнениях в правильности того, что с нами произошло. – А тебе?
– Мне было просто волшебно! В иные моменты мне даже казалось, что я сейчас умру, что душа моя покинет тело. И, знаешь, я не боялась этого, а даже как будто желала.
Мы снова замолчали. Слыша за стенами вагончика негромкий, неугомонный шелест ритмично накатывающих на берег волн.
– Может быть, мне остаться? – через какое-то время спросила Света.
– Нет, не надо, – твердо ответил я, смягчив свой ответ тут же придуманным предлогом. – У меня завтра очень трудный день. Много срочной работы. Мне надо, как следует, выспаться. А с тобой мне это вряд ли удастся, не так ли? – повернулся я к Светлане.
– Пожалуй, – ответила она и попросила: – Только проводи меня до пристани. Я боюсь идти мимо кладбища.
– Конечно, провожу, – ответил я, и, словно выполняя какой-то обряд, поцеловал ее в щеку, совсем не понимая, зачем это делаю. Ведь закреплять наши сегодняшние отношения я не собирался. Более того, я собирался их решительно прервать. И что это за сила инерции такая? Эта постоянная полуправда, полуложь?
– Ну что, тогда в путь? – покорно согласилась Света. – Или еще полежим?
– В путь, – снова решительно ответил я…
Уже в темноте мы дошли до причала биостанции. Поцеловались. Но не страстно, как это было, здесь же вчера, а спокойно, будто даже устало. По-видимому, всю нашу страсть мы успели исчерпать за те несколько часов, что были вместе, почти единым целым в моем балке, на отшибе поляны под горой.
– Пока, – сказал я Светлане, стараясь придать своему голосу мягкости.
– Прощай, – ответила она. И, после короткой паузы добавила: – Я завтра уезжаю в город. С дачи возвращаются родители – их надо встретить. И я рада тому, что все у нас случилось так стремительно и так, как я хотела. В городе бы так не получилось…
– Ты уезжаешь одна или с Галиной? – все-таки не удержавшись, спросил я.
– Одна, – ответила Светлана спокойно, видимо, не заметив моей заинтересованности. – Она еще планирует недельки полторы побыть здесь. Тем более что вроде бы собирается научиться погружаться с аквалангом. И я случайно слышала вчера, как Александр приглашал ее для этого к себе в водолазку.