Бутылка
Шрифт:
– Подумаешь?!
– Да. Ты смотри, какая она гладенькая! На ней же не написано: «Я с древнегреческих раскопок!» К тому же… Надёжнее всего что-то прятать на самом видном месте!
И правда. Я прыснул от смеха. Бутылка была на вид новенькой, глянцевой, ярко-зелёной. Хоть и вся кособокая, мятая, слегка сплющенная там и сям, но… Может, это задумка художников! И лиловый букет отлично смотрелся в густо-изумрудном стекле.
Алёна поставила его на тумбочку и стала раздеваться. Хоть я видел это уже и раньше, но… всё никак не мог привыкнуть к тому, как из-под лёгкой одежды появляется загорелое тело с соблазнительными
Обычно на упругом матрасе и чистых белых простынях мы крепко засыпали в обнимку и спали до утра. Но в ту ночь мне не удалось выспаться. Я ворочался и просыпался от ярких, сюрреалистических снов. Даже запомнил одно посетившее меня видение.
Начиналось всё довольно мило: мы с Алёной, как накануне, гуляли по берегу моря, только пляж был пустым, без туристов. Даже солнце светило не ярко, а было каким-то приглушенным. Вроде его блики по-прежнему искрились на волнах, но из-под деревьев на пляж наползала густая тень, словно курящаяся дымом: как будто чернила, разлитые в воду.
И вот мы на поляне с цветами. Но это уже не душистые, пышные лиловые кисти, а какие-то корявые, мятые пучки бугристых ветвей. Словно кто-то плеснул на цветы какой-то вязкой субстанцией, так что соцветия слиплись в тяжёлые жирные гроздья, пригнувшись к земле и застыв комковатой массой.
И вдруг обстановка меняется. Я стою на той же поляне, но обычной, залитой солнцем. Вдали вздыхает море, и ветер шелестит в хвойных кронах. Алёна рядом. Я пристально смотрю на неё, поражаясь её красоте. Она совсем не такая, как наяву. Черты лица тоньше, изящней. Фигура не атлетически крепкая, а очень стройная, но с округлостями в нужных местах. Даже рост Алёны меняется. Кажется, она на глазах вытягивается вверх, и уже не едва достаёт мне головой до плеча. Нет. Теперь она выше, лицо её наравне с моим. Она с доброй улыбкой смотрит на меня огромными, ясными серо-голубыми глазами. И те кажутся на солнце зелёными.
Я вдруг задыхаюсь от нежности, притягиваю её к себе, целую. И вот мы уже опускаемся в заросли цветов… Мокрых и липких цветов. Я пытаюсь вскочить, оттолкнуться, но упираюсь взглядом в лицо девушки. А оно вдруг начинает меняться. Как на плавящемся полиэтилене, поднесённом к огню, на лице проступают чёрные пятна. Углубляются глазницы и ноздри… Широко раскрывается рот и чернеет беззубой ямой.
Провалы становятся больше и сливаются вместе, как дыры, прожигаемые перегретым металлом проектора в киноплёнке. Они начинают синхронно вращаться, и от их рваных краёв тянутся по спирали к соседним щупальца черноты.
Всё сливается в круговороте мрака. Я чувствую под ладонями плечи Алёны, ощущаю её дыхание и пытаюсь рвануться назад, выкрутиться из объятий, но тут… Передо мной разверзается устье чёрной воронки, затягивая мою голову внутрь. Я пытаюсь заорать, только челюсти сводит от тяжести. Кости трещат под давлением. И нет ничего, кроме боли, тьмы и стука крови в висках…
***
Я очнулся в холодном поту. Предрассветная синева наполняла комнату. Всё в груди больно сжалось. Я вздрогнул, заметив рядом неподвижное тело Алёны. Но пригляделся и понял, что она просто мирно спит. Её грудь под тонким одеялом вздымается и опадает. Колышется от дыхания прядь волос, упавших на щёку.
Я замотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Сел, опустил ноги на пол. Тут мой взгляд упал
Мне показалось, что из бутылки торчат комковатые ветви, которые я видел во сне. Но через миг всё пропало. Я понял, что за ночь цветы просто раскрылись сильнее, и стебли провисли под их тяжестью, так что букет стал растрёпанным.
Сумерки отступали. За окнами прояснялось, и в комнату хлынул розоватый рассвет. Мой взгляд скользнул по бутылке, бесцельно зашарил вокруг. И что-то опять показалось. Как будто кривые стенки бутылки не блестели зелёным, а были совсем прозрачным, лишь слегка искажая лучи света, проходящего сквозь стекло, и меня форму предметов за ним. Я дёрнулся, впившись взглядом в бутылку.
Но тут за спиной зашуршало. Я уже не так испугался: понял, что это Алёна ворочается, просыпаясь. Мои мысли куда-то поплыли. Я повернулся к девушке. А когда в другой раз посмотрел на бутылку, то всё было как раньше.
Алёна лежала на мягкой подушке, глядя в потолок не совсем ещё осмысленным взглядом. Потом оживилась, моргнула. Посмотрела на меня, улыбнувшись.
– С добрым утром! – хрипловато шепнула она и потянулась ко мне.
– С добрым… – не то буркнул, не то кашлянул я, но всё же склонился и чмокнул Алёну в пересохшие губы, неизменно отдающие дымом.
***
Очередной день на раскопках прошёл почти без особенностей. Находки были скромными и вполне обычными. Разнокалиберные метательные ядра, громоздкие глиняные кувшины и бой керамической посуды потоньше. Несколько стеклянных осколков. Но они были не такими, как бутылка: шершавыми и очень мутными, покрытыми въевшейся грязью, так что даже их истинный цвет сложно было определить.
Научрук не донимал меня слишком уж пристальным вниманием, а сторож был по-обычному вялым, разморённым от жары. И домой я вернулся в отличном настроении. Мы с Алёной решили не ходить сегодня на пляж. Сгоняли в магазин, купили овощей, мяса и попробовали приготовить домашний ужин: что-то вроде жаркого с гарниром и салат из капусты с консервированным тунцом. Даже взяли ко всей этой роскоши местного розового вина.
Алёна сидела за кухонным столиком напротив меня в симпатичном домашнем халатике. А я всё никак не мог сосредоточиться на ней. Стыдно сказать, но хоть мы и покупали продукты пополам, мой запас денег уже заметно истощился. Надеяться можно было разве что на зарплату с раскопок. Но там тоже были копейки, так что радоваться не приходилось.
Девушка, конечно, заметила моё мрачное настроение и попробовала меня расшевелить. Но я вяло отвечал на вопросы, не желая объяснять всё про деньги. В конце концов она поднялась, обогнула стол и шагнула ко мне, распустила пояс халата. Её загорелые ноги оказались по бокам от моих, а обнажённая грудь – прямо напротив глаз.
Снизу-вверх я заглянул ей в лицо. И мне показалось, что кожа её стала совсем безупречной. Шея была абсолютно гладкой и нежной, а загорелые плечи как будто лучились сиянием. Ну прямо какое-то колдовство!
Я обнял Алёну и придавил её к краю стола. Ещё протянул руку, чтобы задёрнуть тюль на окне, но это было бессмысленно. И мозг совсем отключился. Потом это повторилось в спальне и в душе, так что уснули мы только после часа ночи. Соседи снизу стучали по батарее, требуя тишины, но нам было наплевать. Хорошо, что никто не вызвал милицию.