Буйная Кура
Шрифт:
– Ашраф, тебе поручаю Османа. И ты, Ахмед, смотри за ним.
Ахмед улыбнулся:
– Не беспокойтесь о нем. Останется цел и невредим.
Тем временем дети расселись в лодке. Годжа посмотрел на их одежду, обувь и сумки, перекинутые через плечо. Хуже всех был одет Осман. На нем была рубашка из белой бязи. Новыми были только носки: мать связала недавно.
Годжа снял свои чарыки и протянул Осману:
– Возьми надень, дитя мое.
В глазах Османа засветились радость и удивление. Но он покачал головой:
– Не нужно, дядя. Спасибо.
– Возьми на
– У меня есть деньги. Как только доеду до города...
– А до города босиком поедешь? Скорее надевай, я сам для тебя шил.
Осман снял свои старые чарыки и надел новые. Когда он завязывал веревочки на чарыках, его взгляд упал на босые, побелевшие, обескровленные из-за того, что всегда в воде, ноги старика.
– Дядя, а ты...
Старик не ответил ему, а подняв дырявые чарыки Османа, бросил их в Куру.
Лодка отчалила от берега и пошла по течению. Ребята притихли. Из гнезд на обрыве вспорхнула стая голубей.
Они полетели в сторону деревни. Мина бежала вдоль берега, что-то кричала, но, что именно, нельзя уже было разобрать.
3
Алексею Осиповичу не спалось. Он смотрел на жену, сидящую рядом, на ее заметно уже стареющее лицо, и острое чувство жалости поднималось в нем. Они поженились десять лег назад и жили все эти годы дружно, помогая друг другу, согревая жизнь друг друга, но им обоим хотелось ребенка, детей, а детей не было.
Да, Алексей Осипович хотел, чтобы по комнатам бегали ребятишки, роняли, разбивали бы что-нибудь, переворачивали бы весь дом вверх тормашками, создавали беспорядок на его рабочем столе и пусть бы Вера ругала их или даже наказывала, а они бежали бы жаловаться к нему, к отцу, прячась за его широкую спину.
Алексей Осипович натянул одеяло, прикрыл грудь и плечо Веры, поправил ее седеющие волосы. Затем лег на спину и стал глядеть в потолок. За окном гулял ветер. Шелестели деревья. Время от времени вскрикивали паровозы. Гудела Кура.
"Я напрасно печалюсь. Мне ли жаловаться, что у нас нет детей? А ученики, разве они не мои дети? Разве для учителя не самое большое счастье вырастить и воспитать своих учеников? Нет, я не бездетен. Голоса моих детей через несколько лет будут слышны в самых отдаленных уголках Азербайджана".
Алексей Осипович всю свою сознательную жизнь посвятил школе. Каждый день с утра и до вечера он находился вместе с ребятами. После занятий заходил к ним в общежитие, проверял их койки, постели. Домой возвращался после того, как они засыпали. Он так был занят своей работой, что не замечал, как пролетают дни. Иной раз он забывал о существовании семьи, о себе, о том, что Вера дома скучает, устает, глядя в окно и дожидаясь его прихода. Каникулы на исходе, завтра ребята должны вернуться, и опять двор школы и общежитие наполнятся их веселыми голосами. Начнутся занятия, появятся всевозможные заботы, нужды учеников, их жалобы, вопросы. Опять Алексей Осипович уйдет из дома рано утром, а вернется вечером. А что Вера будет делать одна? Может быть, и ее приобщить к школьным делам? Дать ей занятие в подготовительной группе? Или поручить ей хор, драмкружок? Ведь у нее хороший голос, и она быстро находит
Алексей Осипович никак не мог уснуть. Да и как было спать. Он объехал весь Азербайджан деревню за деревней в поисках учеников для Горийской учительской семинарии. Тридцать отцов пообещали, что пошлют своих детей учиться. Но приедут ли они? Не раздумают ли? А приехать они должны сегодня утром.
Алексей Осипович посмотрел на окно. В комнате было еще темно, а там, за окном, уже светало. Алексей Осипович быстро оделся и разбудил жену:
– Вставай, Вера, пора идти.
Жена, ничего не поняв спросонок, тревожно спросила:
– Куда идти, бог с тобою!
– На вокзал.
– Зачем?
– Сегодня встречаем наших ребят.
– И мне ехать с тобой?
– Если хочешь. Но только собирайся скорее, а то опоздаем.
Через полчаса они были во дворе школы. Фаэтонщик запряг коней и с кем-то разговаривал. Когда тот обернулся, Алексей Осипович узнал его. Они поздоровались.
– Куда вы так рано собрались, господин Кипиани?
Тот улыбнулся и, наклонив голову, поцеловал руку Веры Федоровны.
– Туда же, куда и вы. Если, конечно, возьмете меня с собой. Соскучился без ребят. Школа без учеников так же грустна, как мельница без воды. Не так ли, Алексей Осипович?
Они сели рядом. Фаэтонщик взмахнул в воздухе кнутом, и кони вынесли со двора. Город еще спал, луга вдоль реки ослепительно сверкали под первыми лучами солнца.
Состав содрогнулся и остановился. Ашраф первым вышел из вагона, чтобы помочь сойти и ребятам. Ахмед высаживал детей из другого вагона. Мальчикам все было в диковинку.
Ведь они впервые проехали по Железной дороге. На чужой земле им было тревожно. Они испуганно озирались вокруг и крепко держались за свои сумки. Осман то выбегал вперед, то, втискивался в середину, то подходил к Ашрафу и хватал его за одежду. Вдруг он подался вперед и дернул Ашрафа за рукав, показывая ему на фаэтон. Ашраф обернулся и увидел Алексея Осиповича.
Все гурьбой подошли к нему. Черняевский по очереди обнял Ахмеда и Ашрафа.
– Стало быть, все приехали?
Он посмотрел на каждого из ребят, на их чарыки, на залатанную одежду. На глаза ему попался Осман.
– И ты приехал?
– Сами видите.
– Кто же будет озорничать на уроках моллы Садыха?
– Найдется кто-нибудь, - с улыбкой ответил Осман.
– В нашей деревне много озорников.
– Михаил Кейхосрофович, обратите внимание, этот парнишка смешал с порохом табак в кисете моллы, а тот спалил себе бороду.
– Теперь он будет поджигать наши бороды.
– А вы разве курите?
Ребята засмеялись, а вместе с ними и учителя... Ахмед не сводил глаз с Кипиани, который пока еще за суетой не взглянул на него.
Алексей Осипович, поздоровавшись со всеми ребятами, обратился к Ахмеду:
– От радости я забыл обо всем на свете. Позвольте вас познакомить. Это учитель нашей семинарии Кипиани, а это Ахмед, энтузиаст.
Кипиани протянул руку и нахмурил брови:
– Кажется, мы знакомы.