Буйная Кура

Шихлы Исмаил

– Дай сюда, какая беспомощность!

– Не трудитесь, учитель, я сам зажгу!

– Говорю, дай сюда!

В это время Фиридун уронил спички. Они рассыпались по полу. Фиридун наклонился и стал шарить под столом. Гневу Петрова не было предела.

– Что ты там ковыряешься?

– Сейчас, господин учитель, спички рассыпались.

В классе в темноте происходило какое-то движение. Под партами шелестели книги. Вероятно, ученики что-то прятали. А Петров топал ногами и кричал:

– Скорей,

негодяй! Вы издеваетесь надо мной?!

– Что вы, что вы, господин учитель, сию минуту!

Фиридун чиркнул спичкой. На стене заиграли тени.

Петров бросился к Ашрафу:

– Что ты читал?

– Книгу.

– Какую книгу?

– Арифметику.

– Где она?

– Вот.

Петров покрутил книгу в руке, порылся в книгах Ашрафа и ничего не нашел.

– Встань, уходи из класса!

Ашраф неохотно встал. Он остановился у двери и, обернувшись, спросил у Петрова:

– Куда я должен идти, господин учитель?

– К директору.

Ашраф остановился у стены, около часов. Увидев, что и Черняевский здесь, он смутился и не мог поднять глаз. Снял фуражку и, сам того не замечая, стал теребить ее в руках. В комнате наступила тяжелая тишина. Ашраф слышал, как бьется его сердце. В ушах звенело. Юноше казалось, что руки его удлиняются, тяжелеют, кто-то давит ему на плечи, стараясь пригнуть к земле. В глазах потемнело. Свечи на директорском столе расплылись в тумане. Если Черняевский заговорил бы на минуту позже, может быть, Ашраф потерял бы сознание и рухнул на пол.

– Я не ожидал от тебя. Что это ты натворил?

Голос инспектора доносился откуда-то издали, но, подняв испуганные глаза, Ашраф увидел, что Черняевский стоит в двух шагах от него и что в его взгляде больше укора, чем гнева. Ашраф даже улыбнулся. Но тут раздался голос Петрова:

– С ним нельзя разговаривать так мягко. Его надо исключить из семинарии, господин директор. Этот дикий татарин должен покинуть школу.

Семенов бросил ручку на стол.

– У вас нет выдержки, господин Петров. Кроме того, следите за своими словами. Вы учитель.

– Как раз поэтому я не могу терпеть этого негодяя в нашей семинарии.

Ашраф неожиданно успокоился. Колени перестали дрожать. Застилавшая глаза пелена исчезла. Сердце стало биться спокойнее. Пол под ногами обрел прочность.

Ашраф сказал:

– Если я виноват, накажите, но вы не имеете права оскорблять меня.

– Молчать!
– крикнул Семенов, ударив рукой по столу, и вскочил на ноги.

Такой внезапный взрыв ошарашил и Петрова и Черняевского.

Черняевский впервые видел директора в таком гневе.

– Мало того, что ты нарушил дисциплину, прервал занятия, ты еще в моем присутствии пререкаешься с учителем! Зачем ты звонил? Кто тебе разрешил?

Смущенность Ашрафа сняло

как рукой. Его охватило неистовство, свойственное подросткам.

– Никто!

– По-твоему, здесь можно делать все, что захочешь?

– А почему нашего учителя увели под конвоем?

– Это тебя не касается.

– Касается... Мы хотим знать, за что его арестовали.

– А кто вы такой?

– А вы кто такой?

– Ашраф, не переходи границы!

– А пусть господин Петров не ходит за нами, как тень, и не следит...

– Что это означает?

Петров покраснел, как свекла, и пролепетал:

– Сами видите, господин директор, я с таким негодяем и разговаривать не хочу.

– Учитель...

– Молчать! Господин Черняевский, ученика вашего отделения Ашрафа Гейтепели за грубое нарушение внутреннего распорядка семинарии арестовать на семь дней. Кроме хлеба и воды, ему ничего не давать. Лишить его права на месяц выходить с территории семинарии. Все.

Черняевский открыл дверь и выставил Ашрафа из кабинета. Семенов сел за стол, обхватив обеими руками голову. Петров не отставал от него:

– Господин директор, я не могу согласиться...

– Ну что вам еще надо?

– Надо исключить его из семинарии.

Семенов снизу вверх посмотрел на Петрова, а затем встал.

– Вы кто такой, господин Петров, чтобы указывать мне? Скажите, кто вас заставляет соваться во все дыры?

– Господин директор, я служу отечеству и государю...

– В качестве доносчика?

– Господин Семенов...

– Освободите кабинет!

– Вы меня оскорбляете!

– А вы позорите великую русскую нацию! Идите. Я считаю недостойным разговаривать с вами.

С Ашрафа сняли ремень и посадили его в подвал. Сначала он сидел и боялся пошевелиться. Ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Где-то поблизости капала вода, шуршали мыши. За дверью дежурный учитель Петров поучал караулившего ученика: "Если хоть один человек подойдет сюда и даст ему кусок хлеба, я изобью тебя этой палкой и тебя выгонят из семинарии. Слышишь? Я приду и проверю!"

Ашраф готов был колотиться головой об стену, слушая этот голос. Но надо было молчать. Его сторожил ученик из христианского отделения по имени Иван. С этим Иваном Ашраф раза два встречался на кружке Кипиани, но вообще-то он не знал его, поэтому остерегался что-либо ему сказать. Да и что он мог ему сказать? Его наказали по приказу директора, целую неделю он должен спать здесь с мышами и только потом вернется в общежитие к своим товарищам.

Глаза Ашрафа постепенно привыкли к темноте. Он огляделся и увидел тесную комнатушку. На полу лежала солома. Посередине она была измята. Кто-то до него здесь отбывал наказание и лежал на этой соломе.