Буйный Терек. Книга 2

Мугуев Хаджи-Мурат Магометович

— Чеченцы предлагают выкупить взятых в Дагестане в плен двух нижних чинов. Вот письмо разжалованного за четырнадцатое декабря двадцать пятого года бывшего гвардии поручика, — Пулло прочел, — Булаковича. С ним вместе был взят в плен раненый солдат Егоркин, которого мюриды возвращают за десять рублей серебром.

— Бу-ла-ко-вич! — протянул, что-то припоминая, Куракин. — Да, был такой, не то в Измайловском, не то в Семеновском полку.

— Я знаю его, — сказал Пулло, — теперь и я вспомнил. Он

уже не разжалованный, за отличия в делах против горцев унтер-офицер Булакович награжден Георгиевским крестом, а за храбрость при отражении штурма крепости Внезапной произведен в прапорщики. Он числился без вести пропавшим, и я очень рад, что этот храбрый солдат нашелся.

Пулло с удовольствием проговорил всю эту длинную тираду. Полковник обладал удивительной памятью, он отлично и надолго запоминал фамилии и даже имена солдат и офицеров, с которыми встречался. Пулло без ошибки называл даты и места, где происходили те или иные события, лучше, чем официальный справочник, мог сказать, когда и за что был произведен в следующий чин офицер, за что награжден орденом. Полковник весьма гордился этим и охотно со всеми подробностями передавал такие по сути не очень уж нужные военачальнику мелочи.

— Я тоже несколько знаю его, — сказал Небольсин. — Из Москвы я вез ему письмо его матушки, но здесь в Грозной узнал, что разжалованный Булакович в прошлогодних боях пропал без вести. Очень рад, что он нашелся, и еще более, что не написал о нем ничего его матери.

— Отлично, так что ж, господа, надо выкупить этого достойного человека, — начал-было Стенбок.

— Господа, я прошу вашего согласия сделать это лично мне. Дело в том, что у меня еще сохранилась часть пожалованных государем денег, поэтому мне следует выкупить прапорщика из чеченского плена…

— Тем более что вы знакомы с его матушкой и со спокойным сердцем сможете ей написать письмо о сыне, — засмеялся Пулло. — Я попрошу вас, капитан, взять на себя и всю процедуру: переговорить с мюридами, найти место и время передачи нам пленных, а затем подать мне рапорт о прапорщике Булаковиче для продолжения службы его императорскому величеству и зачислении в войсковую часть. Возьмите письмо.

Небольсин взял письмо разжалованного и вышел вместе с переводчиком Идрисом и приказным Тимохиным во двор.

— Устройте мюридов на ночлег у кого-либо из мирных чеченцев, а утром мы встретимся с ними, — сказал он.

— Не-ет, капитан, мюрид не пойдет… Я скажу, капитан хочет, капитан и полковник Пулло хочет… Завтра они опять на пост едут… Мюрид здесь спат, кушат нелзя… Кунда-эфенди сердиты челавек, Кунта-бей говорит «нет… нелзя», се мюрид его слухают.

— Ну что ж, тогда скажи, пусть завтра в девять утра приедут к посту, там встретимся и уговоримся о месте выкупа и передачи пленных.

Ты хорошо меня понял? — спросил Небольсин.

— Хорошо, очень добре, — засмеялся переводчик. — Завтра девят час, пост шест.

Идрис и приказный сели на коней, ожидавшие их казаки подтянулись, и вся кавалькада поскакала обратно на пост.

Небольсин вернулся к офицерам.

Молодухи сменили тарелки, а Сурен внес еще две глиняные кварты с вином.

Когда капитан вернулся к себе, было уже довольно темно, хотя огня еще не зажигали.

— Добрый вечер, Александр Николаевич, с хорошей прогулкой, — встретил его Сеня. — А к вам тут гости приходили.

— Кто такие? — отстегивая шашку и снимая сюртук, спросил Небольсин.

— Эн месье ом авек жоли фамм, — ухмыльнувшись, пояснил Сеня.

— Фамм? Кто ж такие?

— Не то цыгане, не то армяне, он по-русски вроде мало понимает, а она ничего, чисто так говорит. Я с ним по-французски разговаривал.

— Воображаю! — засмеялся Небольсин.

— Они еще придут, да вон, легки на помине, — И Сеня пошел отворять двери негромко постучавшимся людям.

Едва Небольсин успел накинуть сюртук, в комнату вошли невысокого роста, темноволосая, с приятным лицом женщина лет двадцати трех, следом за нею черноусый, с заметной проседью на висках, чуть сутулый человек с просительным выражением на усталом лице.

— Можно к вам, эччеленца? — спросил, почтительно кланяясь, мужчина на не очень правильном французском языке.

Его спутница сдержанно, с достоинством поклонилась, окидывая быстрым взглядом капитана.

— Прошу вас… Во-первых, садитесь, — дружелюбно пригласил Небольсин, — во-вторых, с кем имею честь…

— О-о, эччеленца, честь невелика, перед вами, — усаживаясь на краешек табурета, сказал черноусый мужчина, — странствующие артисты. Я — директор труппы, Энрико Моски. Эта дама — сеньорита Лючия, артистка первой руки. Остальные дамы и мужчины остались на постоялом дворе, где мы имеем удовольствие расположиться.

Женщина улыбнулась.

— А-а, я слышал, господа, о вашем приезде и очень рад познакомиться с мадемуазель Лючией и с вами, синьор Энрико. Вы итальянец?

— О, си, си, эччеленца! Из Калабрии, хотя последние восемь лет, перед тем как попасть в Россию, жил в Пьемонте.

— И давно вы у нас? Сеня, дай, пожалуйста, вина, пастилы и конфет, — распорядился капитан.

Не ожидавшие такого приема гости смешались.

— Эччеленца, мы простые люди… мы не часто встречаем внимание к себе… — начал было синьор Моски, но Небольсин жестом остановил его.

— Вы — мои гости, мы впервые встречаемся друг с другом, и я буду рад выпить бокал вина за здоровье синьориты Лючии и за успех вашего-дела.