Буйный
Шрифт:
Всяких телок приходилось иметь. Но чтоб деревенских… Если честно, сейчас я бы даже трахнул козу в соседнем сарае. Воздержание уже конкретно выжигало дырень в члене. А на Алю позариться не рискнул. И так запугал малышку. Вряд ли она выдержит мой бешеный напор после долгих лет голодовки.
Девчушка, небось, целочка. Да у неё на лице все написано!
И не только там…
Я, когда на ее киску взглянул, сразу же понял. Маленькая такая, аккуратная, выбритая, в отличие от п*зд остальных деревенских баб, которых я драл, как овец на пастбище,
Именно поэтому придумал златовласке кликуху — Дюймовочка.
Отчего выбритая?
Может, она точно... того… шлюшка?
Иначе зачем о волосенках печётся? Есть, видать, повод.
А может, я брежу. И девочка просто любит за собой ухаживать.
***
Оттарабанив мясистых баб по полной, аж выдохся на износ.
Зато чуток отпустило. Перед сексом мы, кстати, все вчетвером на реку сгоняли охладиться. И после ещё раз, чтобы в чувство прийти.
Да, они не Милы Кунис, но есть за что подержаться.
Когда всаживал в анус, то представлял на месте жирных телок Кардашьян.
Тот ещё видончик сзади. А бабенки ничё такие. Раскрепощенные и нереально голодные. Походу, их село — самая, что ни на есть, женская община. И члену негде воткнуться. Как одичалые, ей-богу, набросились, чуть не передрались из-за меня, красавца, млять, писаного. Первого на дерЁвне!
В общем, славно так повеселился!
Теперь я знаю, в случае чего, куда за разрядкой гонять.
Не-е-е! Не в клуб элитных шлюх, а в «Дятловку». Там такое тёлки вытворяют, что не горюй. Разнообразие, чёрт подери. На свежем воздухе, на мягком сеновале. Ништяк, одним словом. И, кстати, сосут как ошалелые. Опять же, с голодухи, видать, заглатывают по самые яички.
По очереди член полировали. Так усердно, что до ссадин затерли.
Дикарки, блин.
Я тогда своего «мальца» по кругу пустил. Каждой по очереди в рот всаживал.
И три раза кончил. Офигеть можно!
Каждой в рот. Блондинке, брюнетке и рыжульке.
А потом, как договаривались, киски полизал. Все три.
До самого оргазма языком работал. Пока не удовлетворил каждую шалавку. Так старался, что язык, думал, отвалится. Они стонали и извивались, словно одержимые дьяволом, а затем кончили мне на лицо.
После группового веселья мы лежали в обнимку и курили дерьмовые самокрутки. Наверное, в тот день я чувствовал себя реальным шлюхом.
Но что поделать, коль жить нормально хочется?!
За решеткой никогда не позволял мешать себя с дерьмом. Гомосятины там полным-полно. Сразу кулаком в рыло, чтобы харя больше не курила!
Ушлепки знали, кто я такой. Поэтому уважали. Кроме надзирателей. Те не упускали шанса избить дубинками или кожаными ботинками по печени. За один только взгляд, который попросту мог не понравиться, вжаривали до темноты перед глазами. Но как бы выродки ни изощрялись, я всё равно сохранил свою гордость и ни разу не встал перед ними на колени. Добровольно.
Поэтому они нарочно вывели меня на негатив.
Не знаю, каким чудом я выжил и не сошёл с ума. Мне просто хотелось жить. Хотелось воплотить в реальность свои мечты. Например, отправиться в кругосветку. Стать чемпионом боёв мирового уровня и почётным членом «UFC».
А ещё я хотел доказать всем тем тварям, что гатили меня шокерами до недельной комы и ломали кости до переломов, что я не дерьмо, а ходячая мощь. И я никогда не сдамся. Не упаду перед нелюдями на колени. И очень скоро вырвусь на свободу.
Так и случилось.
Через полгода я удрал.
А до этого каждый божий день, каждый прожитый час я молился, чтобы мой план с успехом воплотился в реальность. И жил по принципу: то, о чём ты думаешь, обязательно исполнится. Главное — верить. Не опускать руки. Прорываться! Идти только вперёд! И никогда, никогда не сдаваться.
За профессиональный куни девчонки на радостях мне ещё деньжат подкинули и рассказали, как дойти до местного магазина со шмотками и жратвой. А за молчание, чтобы наверняка закрепить слово, так сказать, двойной порцией экстаза, пришлось ещё раз повторно вылизать их дырки.
Ну писе-е-ец, какие же они все-таки голодные!
Унизительно, конечно, но сейчас я не в том положении, чтобы думать о чести.
Я сейчас никто и звать меня дерьмо.
***
Вернулся в избёнку, а она на кровати лежит, вся скукожилась, подобралась, свернувшись в комочек. По щекам, словно сами по себе, слёзы катятся.
Пиздец, мля!
Про девчонку-то я забыл. Ну, что приковал к кровати, как изверг какой.
Жалко её вдруг стало. До тошноты. И самому себе по ушам вмазать захотелось, полечить, так сказать, склероз.
— Ну здравствуй, детка, — медленно двигаюсь в сторону кровати. Осторожно. Чтобы не напугать ещё пуще. — Отошла уже? Не будешь больше буянить?
Лежит молча. Глазками хлопает. Да бровки хмурит. Кусок пастыря, что я ей налепил на рот, на щеке болтается. Вот ведь! Содрать умудрилась. Надеюсь, не сильно вопила, паршивка, чтоб её.
Прищурилась. Взглядом по мне заскользила. То вверх, то вниз. Внимательно изучала. И внешность мою оценивала. Исходя из того, что зрачки в её глазах расширились, как у кошки, практически до максимума, ей, кажись, пришлась по вкусу моя мордаха. А тело — особенно. Вряд ли эта тихоня когда-либо нечто подобное в жизни видала.
— Слушай, красавица, дело есть, — сжав кулаки до рези в суставах, я к ней в спешке направился.
Шаг вперед — и до цели осталось полметра. Она вдруг как запищит от страха, у меня голова от рези в ушах закружилась.