бы…

Я живу в южном городе, на окраине мира.

По вечерам, я вижу, как уставший чумазый бог закатывает солнце за хрущевку. И тени-люди скользят по аллее кто в Вальхаллу, кто в Аид, а кто в абсолютную пустоту, пить пиво и смотреть телевизор.

Великие воины тащат валькириям картошку.

Праведники лакают на кухне спирт.

Алхимики ищут секрет золотого фолловера.

А я мечтаю о подвигах.

Но каждое утро, вместо меча, беру мусорный пакет и с остервенением швыряю его в разверзшийся зев мусоропровода.

Бутылки звенят, как остриё

копья по чешуе чудовища.

А потом я еду в маршрутке и старательно изучаю запревшие затылки, носы, сросшиеся с телефонными дисплеями, размытые вывески за окном, и незамысловатые тексты песен российских эстрадных звёзд.

Рядом кряхтит Иов.

Ланселот подпирает лбом поручни.

Раскольников трёт платком шею.

А мы все несёмся в тесной пыльной банке. От корней мирового дерева до вершины и обратно. Хмуро провожаем день. Угрюмо в спину толкаем вечер. Подпрыгиваем на колдобинах волшебной дикой Руси. Думает об авансе и ценах на коммуналку.

И каждый из нас, стоя, сидя, поперек и вдоль салона, подпевает, даже если не знает слов: "Надежда, мой компас земной…"

Так и проходит моя жизнь. В дорожных записках на разбитом экране. В часе езды от центра. В квартале от семейного магнита. В двух шагах от края этого мира.

Он пил чай и прихлёбывал.

А Она терпеть не могла, когда Он прихлёбывал.

И Она тоже начала прихлёбывать.

А Он подумал:

"Как же отвратительно Она прихлёбывает…"

И они расстались.

Старый год горел и корчился.

Его изъеденное днями тело колыхалось на сквозняке.

Я с досадой захлопнул форточку. На стекле отражались контуры весёлых, праздных людей.

Они звенели вилками. Говорили о надежде. И терпеливо ждали, когда Старый год отмучается.

Но я не ждал, и не зажигал бенгальский огонь.

Не кричал УРА!

Не вздыхал устало: «Ну наконец-то!»

Не крестился на образа.

Не плевал в голубой экран.

Впервые, мне было жаль, что старый год сорвался.

Я ведь уже нагрел место.

Решил ребус.

Всех демонов победил.

Принцесс спас.

Все проекты закрыл.

Плюшки съел.

Сигареты выкурил.

Все мечтания только-только начали обретать форму. И в этих невесомых, дымчатых, изломанных линиях воображение вырисовывало золотой город. Конечно. Со временем форма затвердеет, станет чем-то конкретным и от этого несовершенным. Но пока.

Перемешивая на тарелке оливье и селёдку под шубой, счастье ОЖИДАЕМОЕ, согревало сильнее счастья ПОЛУЧЕННОГО.

А кто меня встретит там? В сполохах новогодних фейерверков? В призрачном мерцании разноцветных лампочек?

Мертвец в соломенной шляпе? Кофейное пятно на столе? Эхо в ночном парке?

Старый год угасал. И вместе с ним, исчезали былые победы и свершения, а на их месте

появлялась чёрная, густая как мёд, тень Неопределенности.

Еще несколько секунд и я обновлюсь. Но это обновление не приносило радости. Никто не спрашивал, хочу ли я обновиться. Вселенная просто щелкнула шестерёнкой, и её вечный механизм грубо толкнул вперёд.

И поддаваясь чудовищной инерции мироздания, я летел, туда, где потёртый циферблат беспощадно разделял мою жизнь на ДО и ПОСЛЕ.

Старый год всё источался и источался. Но я ухватился и что есть силы сдавил его горло. Он захрипел, захлопал покрасневшими непонимающими глазами.

«За что миленький?»

А я давил и думал, что так лучше. Пускай я сам. Не эти – у стола, не те – на улице с гирляндами, не вселенная с её законами, а я сам закончу этот год, на несколько секунд раньше, и в эти украденные секунды почувствую, что я есть, что я могу, что я не барахтаюсь в невыносимом водовороте бытия, а плыву и пропуская звезды сквозь пальцы.

Никто ничего не заметил. Бой курантов заглушил хрипы. Снег скрыл следы.

А новый год, весёлый, счастливый и радостный, пел песни, наливал игристое, и давал обещания, такие, что не верилось, но очень хотелось поверить.

Бар тонул в винных парах и обрывках звука.

Пространство, от пожмяканной лимонной дольки на стакане до выпотрошенной салфетницы, выло красно-фиолетовыми всполохами:

"Shut up, kiss me, hold me tight…!"

Она томно посмотрела на Него.

Он поймал Её взгляд и отвернулся.

Потом Он многозначительно посмотрел на Неё.

Она заметила, улыбнулась, и тоже отвернулась.

Они смотрели, ловили, и отворачивались минут 40. И когда, наконец, встретились у Него болела голова.

У Неё устала шея.

Вблизи. Оказалась, что Она не такая уж и принцесска. А Он точно не Генрих Навварский.

Разговора не вышло.

Выпили по рюмочке и молча поехали в отель. Всё лучше, чем спать в одиночестве.

И колонки, то ли от тоски, то ли от отчаяния, то ли ради смеха, выхарькали им в спину:

"Love is all that I can give to you,

Love is more than just a game for two…"

Витрина кафе медленно загоралась синими, зелёным, красными огоньками. Отблески, как волны, лениво лизали стекло и неторопливо гасли. В этом неспешном свечении было что-то тоскливое. Гирлянды как будто бы знали, что обречены, что вот-вот их скрутят, запихнут в коробку и спрячут в дальний угол кладовки до конца времён. Они как будто бы смирились с тем, что вот сейчас они есть, а потом – их не будет, и от этого смирения каждая секунда стала невероятно важна, всё их нехитрое существование наполнилось покоем, они уже не прыгали в диком ритме, они никому не хотели понравится, они просто загорали и гасли, загорали и гасли…