Бычки в томате
Шрифт:
— Я правда ничего не знала, — ныла Ханя, расстроенная до невозможности. — Полицейские у нас сегодня были. Збышек поехал с ними. Он не подозреваемый, нет, но его выспрашивали, кто с ним не ладил… Я понятия ни о чем не имела, ее тетка, страшная женщина, такие вещи говорила… Может, я и дура, но я ей верила, будто он такой замечательный, а ей так хотелось что-нибудь важное для него сделать… Ему же ни разу не приходилось на Запад выезжать, самое большое Болгария, Крым, и все… Вот она… Я думала… Ты меня прости, пожалуйста…
— Ничего страшного, — сухо
Я нашла нужную кнопку и нажала. Ну, будь, что будет, рискну.
— Ханя, — подключилась я, — там что-то серьезное было? Какая-то гадость? Он кому-то свинью подложил?
— Иоаннка, ах, как хорошо, что ты там! Я уж не знаю, как у Алиции прощения просить! Это все потому, что нас не было, он какую-то доверенность использовал и что-то там за кого-то подписал, с творчеством связанное. Это пожилой человек, а внук его вроде грозился, что его убьет, так как юридически там не подкопаешься, и он, похоже, в Данию поехал…
В салоне все слышали, что говорит Алиция, а меня — нет.
— А как фамилия того внука? Ты знаешь?
— Поддерживаю, — сказала Алиция, значит, одобряла.
— Господи, да не знаю, это по женской линии, но зовут Арнольд, такое уж имя дали, очень энергичный мальчик…
— Погоди. А не Юзеф?
— Какой Юзеф?
— Племянник некоего Станковича.
Ханя растерялась:
— Мы знаем Станковича, прекрасный писатель, у него инфаркт был, но уже выздоравливает. Ни о каком Юзефе я не слышала, хоть, может, у него и есть племянник…
— Зато слышала о Арнольде, у которого есть дед. Сколько ему лет? Не деду, а внуку? Со скандинавской молодежью мог контачить?
— Ах, да, конечно. У них постоянные молодежные обмены, то по спортивной линии, то по учебной. И языки знает!
— Сделай нам приятное, разузнай, пожалуйста, как его фамилия, этого писательского внука! Значит, дед — писатель?
— Да, и его много переводят…
— Это уже второй, — едко заметила Алиция.
— Третий, — поправила я. — Пусть Збышек найдет фамилию этого Арнольда. Окажете Алиции услугу…
К счастью, через стенку Алиция не могла убить меня взглядом, даже если бы мои замечания ей не понравились. Ханя страшно обрадовалась, что есть шанс хоть как-то загладить свою вину. Совместными усилиями мы завершили разговор. Я вышла из комнаты подруги и столкнулась с ней на пороге салона.
— Неплохо придумано, — соизволила похвалить меня Алиция. — Я же говорила, что не нравится мне эта молодежная экскурсия.
Мне сразу полегчало. А затем и всем остальным, ибо прибыл сотрудник аспиранта Гравсена и забрал Юлию, чьи показания о последнем приеме пищи покойным оказались необходимы следствию. Позарез!
Господин Мульдгорд, с которым мы познакомились несколько лет тому назад в связи с убийственными происшествиями в доме Алиции, продолжал совершенствовать свое знание польского языка, пользуясь каждым удобным случаем. Однажды ему даже удалось провести долгий уикенд, то есть целых четыре дня,
С самого начала высокий гость подчеркнул, что находится у Алиции исключительно частным образом. Просто навещает старых друзей и заводит новых. В доказательство чего согласился участвовать в неком подобии скромного ужина, тем самым сразу дав нам понять, что пан Вацлав умер не от яда. Дополнительное удовольствие доставил нам тот факт, что в момент прибытия долгожданного гостя нежелательные персоны отсутствовали.
Продемонстрировав смешанные чувства, искреннюю радость по случаю встречи с давними знакомыми, Алицией, Эльжбетой и мной, а также огорчение в связи с печальным поводом данной встречи, он охотно отдал должное индюшкам, оставшимся со вчерашнего дня, а также с радостью приветствовал шампанское, за которым Стефан сгонял в мастерскую. Пробка выстрелила в потолок, и Алиция засияла от счастья при мысли об опустевшей морозилке. Тут же сам собой возник тост, прозвучавший одновременно на всех известных нам языках: «За здоровье покойного», после чего гость прочно водворился за нашим столом.
Господин Мульдгорд считался в своем ведомстве крупнейшим специалистом по Польше, ибо, во-первых, почти владел польским языком благодаря бабушке-польке, которая в детстве читала внуку полученную в приданое ветхую польскую Библию позапрошлого века. А во-вторых, благодаря блестяще раскрытому уголовному делу, к расследованию которого мы с Алицией и большой группой поляков имели некоторое отношение. Гость не упустил случая попрактиковаться в польском языке, однако так щедро уснащал свою речь древленизмами, что понять его можно было только с большим трудом и далеко не сразу. На неподготовленных слушателей его оригинальный стиль производил сногсшибательное впечатление, хотя я отметила и явное движение в сторону разговорного языка.
— Обретен в волнах орудий смертоубийства, — заявил он спокойным, я бы даже сказала, светским тоном… — Камень бысть. Зауряден. Велик, яко плод. Оранж. Велик оранж.
Он осмотрелся и, не найдя в салоне подходящего камня, указал на высушенную тыкву, служившую емкостью для ручек, карандашей и прочих мелких палочек.
— Бить в морда! — торжественно произнес Олаф, которому показалось, что он услышал знакомое польское слово.
— В зад глава, — поправил его господин Мульдгорд. — Морда у нас спереди.
Просто одно удовольствие было слушать, как эти иностранцы объясняются друг с другом по-польски. Еще пара-тройка убийств, и, глядишь, польский станет языком международного общения.
— Такое большое, как это? — недоверчиво спросила Мажена, уставившись на тыкву.
— Такое большое, но не совершен. Почти не так по равности. Не… регу…ра…ляр.
— Ну, тогда по всему видно, что пришил его здоровенный детина с лапищами, что твоя горилла! Такое обычному человеку в руке не удержать!