Быль о полях бранных
Шрифт:
Отряд выехал на холм. Взору открылось селение.
Князь постоял в раздумье и поворотил коня в сторону. Богатыри, тоже молча, последовали за ним. Но минуть селение им было не суждено.
— Стой, княже! — раздался бас Осляби. — Подкову потерял скакун твой.
Дмитрий Иванович обернулся. Родион свесился с седла, подобрал в траве сгибок блестящего металла.
— Ну что ж, поворачиваем в слободу. Там кузня должна быть, как мне кажется...
Селение на первый взгляд показалось пустым. Само собой — на дворе весенняя страда!
Отряд
Князь спешился первым.
Кузнец, по-видимому, услыхал, когда подъехали конники. Широкой грудью, прикрытой кожаным передником, заслонил проем двери. Тотчас узнал Великого Князя Московского и Владимирского, степенно поклонился.
Дмитрий Иванович залюбовался им.
«Ослябе в могутстве не уступит, — подумал. — Только черен больно. Чистый арап».
Князь любил запах окалины, малиновый свет разогретого железа. Сам иногда стучал кувалдой, искусных мастеров уважал.
— Здрав буди, — ответил Великий Князь на поклон и протянул кузнецу руку.
Тот пожал ее осторожно, словно боялся раздавить.
— Как звать-величать тебя?
— Ивашкой, а соседи еще Гвоздилой прозвали, — ответил кузнец хриплым от волнения голосом: не смерд-побратим спрашивает, а сам набольший хозяин Земли Святорусской.
— Услужи работой, брат Иван, — попросил мастера Князь. — Видишь, подкову потерял конек мой.
— Эт-то мы мигом. Эй, Спиридон! Петька!
Сначала из кузницы, как из катапульты, вылетел мальчишка лет восьми в длинной рубахе и без штанов. Он был так чумаз, что богатыри сначала отшатнулись от него, как от черта, — кое-кто уж и двуперстие ко лбу поднес. Потом все дружно расхохотались. То, как можно было догадаться, был свет-Петька...
Спиридон, рыжий, сухолядый и сутулый мужик с бельмом в левом глазу, вышел из кузницы неторопливо и молча поклонился нежданным гостям.
— Петька, ты к матери беги. Пущай угощение готовит, — распорядился кузнец.
Тот бесом сорвался с места — на коне не догонишь.
— Постой! — окликнул его Семен Мелик. Петька словно бы в воздухе поворотил и столь же стремительно вернулся. Встал перед Семеном, а грязный палец ноздрю сверлит.
— Чаво тебе? — спросил с любопытством.
— Это тебе «чаво», — весело передразнил мальца воевода. — А по мне, возьми вот дичину и отнеси маманьке своей. Пускай испечет аль поджарит.
Связка птиц тяжеленька была, и Петька аж согнулся под ней. Князь посмотрел на Семена совсем не ласково.
— Ничего, он у меня сильный, — перехватил его взгляд отец.
А Петька уже приплясывал от великого желания бежать.
— Погоди, малец, — подошел к нему Родион Ослябя. — Я помогу тебе. Кстати, у кого припас съестной? Надо бы маслица да...
— Не обижай, болярин, — нахмурился кузнец. — Чай, мы не последнее съели. Все, што надобно для трапезы, сыщется в сусеках наших. Ну, дичина еще куда ни шло. Не обижай!
Ослябя отошел пристыженный.
— Ну
Тот, хоть и шатаясь из стороны в сторону, двинулся вперед довольно резво. На коне его теперь догнать было можно. Богатыри, улыбаясь, смотрели ему вслед.
Тем временем Спиридон расседлал княжеского скакуна и завел его в станок. Иван Гвоздила с презрением повертел в руках поданную ему Родионом Ослябей подкову, сломал легко, словно крендель, и бросил в темноту кузницы. Воины великокняжеские, сами не малосилки, многозначительно переглянулись.
— Ну ты и силен! — не удержался от похвалы Семен Мелик.
— Не жалуюсь, — добродушно ответил мастер. Потом подошел к коню, поднял копыто, оглядел, буркнул недовольно: — Подпилить надобно.
Спиридон подал ему рашпиль.
Дмитрий Иванович с любопытством наблюдал за ловкой работой мастера.
А Петька уже тут был вместе с сестрой, девчонкой лет двенадцати. Они принесли бадейку с медовым квасом: два деревянных ковша висели снаружи.
— Маманя поклон шлет, — сказала девочка тонким голоском. — Откушайте с дороги, — по-взрослому чинно поклонилась в пояс, коснувшись правой рукой земли.
Петька в точности повторил это движение сестры.
— Спаси вас Бог, — без тени улыбки ответил Великий Князь. — Квасок ко времени, давно не пивши едем. — Обернулся к своим: — Отведай русского питья, Ондрей Фрязин. И вы подходите, браты.
Сам первый зачерпнул из бадейки, пил долго, наслаждаясь. Потом отринул ковш, вытер ладонью усы и бороду, похвалил:
— Ну и хорош квасок. Ядрен, аж до нутра прошиб.
— На душице настоян, — прозвенел голосом Петька, явно польщенный. — А душицу я собирал, — похвалился.
— Молодец! — потрепал его за вихры Князь. — Раз ты такой парень-добро — вот тебе серебро! — и подал мальцу блестящую деньгу.
Петька положил монетку на ладонь и стал жадно разглядывать изображение на ней. Деньга была новой, и рисунок просматривался четко.
— Глянь-ка ты-и... Егорий Храбрый с копием!
А Князь еще раз сунул руку в кошель, задорно глядя на Петькину сестру.
— Тебе ж, красавица, две деньги полагается! — пошутил он и вложил в ладонь девочке две монетки.
— Не баловал бы ты их, осударь, — недовольно проворчал отец, не отрываясь от дела.
— Больше не буду, — поднял руки Дмитрий Иванович.
Богатыри поочередно подходили к бадейке, пили сладкий, бодрящий напиток, смачно крякали, шумно хвалили. Дети смотрели на них с удовольствием. Потом девочка поклонилась Князю и пропищала:
— Спасибо за поминок, осударь наш добрый. Теперь я пойду маменьке помогать трапезу готовить, — и, зажав в кулачке монетки, убежала.
Кузнец с подмастерьем ушли ковать подкову. Дружинники же спустились к реке напоить коней: благо те остыли от похода и теперь уже не могли застудиться. Петька бесом крутился среди них и задавал множество вопросов про войну и оружие. Богатыри посмеивались, отвечали.