Быль о полях бранных
Шрифт:
Боярин глянул на иноземца и приглашающе повел рукой. Андрей Фрязин последовал за ним.
Дмитрий Иванович сбросил на руки подбежавшему слуге пыльную епанчу, потребовал:
— Воды!
Другой отрок примчался с кувшином. Князь встал на крыльце.
— Лей! — подставил ладони.
Умывался долго, старательно, фыркал от удовольствия. Утерся расписным полотенцем, распорядился:
— Баню истопите!
— Дак ить она почти што готова, — доложил возникший будто из-под земли расторопный Аким.
— Добро. Прокалите как следует. Скоро приду. — Повернулся к Тимофею: — Пошли!
В стольнице
— Князь Муромский Володимир Красный-Снабдя доносит: сам Арапша-салтан опять, как в прошлом годе, изгоном на Нижний Новгород напал.
— Наших рубежей не тронул воитель татарский?
— Нет! А вот посол его вчерась заявился.
— Чего ему надобно?
— Не сказывает. Тебя ждет.
— Добро. Завтра к обеду приведешь его.
— Бранится. За саблю хватается. Тебя, прости, княже, без титулов Митькой величает. Требует, чтоб ты тотчас его выслушал.
— Требует?! Добро, послушаем. Мы, Митьки, не гордые, коль гордость Руси защитить надобно. Прикажи подать мне наряд ратный и зови его!
— Оружие у стражей татарских отобрать?
— Пусть их. — Великий Князь пренебрежительно махнул рукой...
Дмитрий Иванович до приезда знатного ордынца успел переодеться в парадный боевой доспех. Встретил посла стоя, опершись ладонью правой руки на рукоять поставленного впереди обнаженного двуручного меча. Боевым видом своим хозяин Московско-Владимирской Руси давал понять мурзе татарскому о своей готовности выступить на защиту любого союзного княжества.
Посол ордынский, главный военачальник Араб-Шаха, нетерпеливый и смелый Сагадей-нойон сразу глаза долу опустил, смирил гордость, увидев вооруженного «коназа-баши Митьку». И по этому замешательству Дмитрий Иванович тотчас угадал, с чем явился к нему посланник султана золотоордынского. И не ошибся. Сагадей-нойон заговорил смиренно и сначала об обязательном:
— Великий и Могучий Султан Дешт-и Кыпчака Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар спрашивает тебя, послушного раба своего, здоров ли ты?
Великий Князь Московский и Владимирский насмешливо глянул на посла, потом на истуканами застывших позади него двух рослых нукеров, ответил:
— Здоров, слава Богу.
И — о, неслыханное дело! — не спросил о здоровье «повелителя полумира, царя царей, великого и...». Даже на лицах русских бояр, тут стоявших, проступило недоумение. Тишина, тягучая и зловещая, властно заполнила стольницу...
Дмитрий Иванович знал, что делал. Он решил показать одному из главных приспешников Араб-Шаха свою готовность сражаться и был уверен в том, что в этом случае могущественный эмир Мамай и пальцем не пошевельнет, если руссы будут колотить в хвост и в гриву самозваного султана. Мало того, великий князь был уверен, что дела Араб-Шаха Гияс-лид-Дина «Могучего» куда как никудышны, если он сам лично, словно разбойник, решил возглавить очередной набег на Русь. Если бы у султана были более серьезные намерения, он бы не исподтишка, а прямо, походом, двинулся. Набег есть скоротечный грабеж! Поход, если он удачен, — по-лонение целого народа на долгие времена!
«Да и к чему сейчас Арапше Русь? — думал Великий Князь, покамест посол татарский злостью исходил. — Имей он большую силу, то не на нас бы пошел в первую очередь, а на Мамая. Арапше надобно твердо и надолго закрепить
Но уже известно было Великому Князю Московскому и Владимирскому, что в этот раз с полонением русских людей у Араб-Шаха ничего не вышло. Нижегородцы, вовремя извещенные дозорами о набеге, заранее погрузились в ладьи и отплыли на середину Волги. Ордынцы сожгли, что смогли, и под угрозой нижегородско-московских полков, которые вел теперь неустрашимый и решительный Борис Городецкий, ушли несолоно хлебавши.
«А нынче Арапша новый набег готовит, а может, и поход, — решил про себя Дмитрий Иванович. — Но куда? И зачем я ему понадобился?»
Сагадей-нойон понял наконец, что вопроса о здоровье султана ему не дождаться, сказал все же:
— Я сообщаю тебе с почтением, коназ-баши Димитро, («Не решился Митькой назвать», — отметил про себя князь) о том, что Могучий Араб-Шах Гияс-лид-Дин — гроза ослушников — здоров, грозен и несокрушим!
Но и на этот раз человек в позолоченной русской броне остался безмолвен и недвижим. Военачальник ордынский невольно скосил глаза на иссиня-блестящее лезвие прямого обнаженного меча, на рукояти которого покоилась непоколебимая длань «коназа Митьки». Впрочем, нойон тотчас изгнал из своей головы это уменьшительно-презрительное имя, ибо от носителя его страшной грозой веяло.
«Он мысли мои читает, — испугался вдруг Сагадей-нойон. — Не надо его злить!» Но на всякий случай подождал: может быть, все же ответит урус-коназ на последнее вопросом о здоровье Султана Дешт-и Кыпчака?..
И не дождался.
Тимофей Вельяминов из-за спины Великого Князя Московского и Владимирского спросил не совсем вежливо:
— Сказывай, зачем пришел? Что нужно салтану Арапше от Москвы? Мы ему ничего не должны, ибо клятвы на верность вашему царю не давали и ярлыка он нам своего не присылал!
Военачальник и посол «Царя царей» опешил от такого неслыханного нахальства, потянулся к сабле, но передумал. Сопел от обиды и бессильного бешенства: данник, а так разговаривает! И все же стал вещать:
— Могучий Султан Высочайшей Орды никогда и ничего не просит у подвластных народов! Он все сам берет. Ты данник его, коназ Мить... Димитро. Помни об этом, пока есть чем помнить!
— Ну-ну, не грози тут! — осадил его ступивший вперед вспыльчивый думный боярин Федор Свибло. — Мы сами можем отрезать тебе язык за поносные слова! Да и пуганы мы не единожды и огнем, и копьем, и саблей ордынской. Ан стоим твердо и угроз ничьих не страшимся. Дело говори!
Дмитрий Иванович не вмешался. Сподвижники его тоже молчали. Тогда, посопев еще чуть-чуть, чтоб обиду показать, посол заговорил о главном:
— Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар, Великий и Неодолимый Султан Дешт-и Кыпчака, уже сегодня попирает копытом, своего коня землю глупого и непокорного данника своего — коназа Олега Рязанского!
Властитель Московско-Владимирской Руси остался недвижим и безмолвен. Но бояре его переглянулись между собой. Острый глаз ордынца заметил это, и Сагадей-нойон заговорил смелее: