Былинка в поле
Шрифт:
– Что за люди?
– властно бросал Афанасьев, разнуздывая своего коня, отпуская подпруги.
– По какому праву топчете травы совхозскпе?
Другого мужики видели впервые: трудно поворачивал короткую, с пулевым шрамом шею, беззастенчиво смелые глаза под вскинутыми бровями остро прошлись по лицом хлебовцев. Спешплся мягко, расправил корпус, одергивая гимнастерку, приподнял кепку над крутолобой бритой головой.
– Я директор совхоза Колосков.
И хлебовцы приподняли картузы, блеснув незагорелыми у корней
– Онпспм Петрович, ты а ли тоже прикупить земельки?
– заговорил Ермолай, показывая всем, что он знаком с этим человеком.
– Мы вот тут об аренде дотолковалпсь, Оппсим Петрович. Ты уж не перебивай.
Колосков расстелил на лысом взлобке бугра карту.
– Эти земли, батенька мой, переданы совхозу, - сказал он смеясь. Землемер уже ставит столбы.
– Свалилась с моих плеч обуза.
– Третьяков вздохнул, усмехаясь жестким ртом, глаза же его были злы. Немало перепадало ему, бывало, от сдачи в аренду государственных земель...
– Опять как при помещиках... Где же нам-то сена косить?
– Да совхоз хоть бы со своими справился... А ты, случаем, не смеешься, товарищ Колосков?
– Кто хочет косить и метать сено для совхоза, записывайтесь у Степана Кирилловича, получайте задаток сейчас же. Вот деньги.
– Колосков открыл кожаную сумку, передал Афанасьеву.
– Десять тысяч гектаров уже подрядились убрать жители Бадейки!.. азартно гудел Афанасьев.
– Подряжайтесь, пока не проморгали.
Попадья подтянула чересседельник своей мохноногой лошадки, села в двуколку, уминая подол сарафана.
– Треснула земля, вылез сатана, - сказала она, хлестая вожжами разъевшуюся лошадь.
Тютюев долго гнулся над картой, выпрямился, упирая руки в бока. Сел на коня, съехал в долину, постоял, потом вернулся.
– Я думал, брешут насчет совхоза... Не сладить...
– сказал Тютюев. Ладно, давай задаток, Степан Кириллыч. Весь проулок подыму... А сеном можно получить?
– Можно и сеном.
Афанасьев слюнявил карандаш, записывал фамилии подряжающихся, отсчитывал новенькие пятерки:
– Отгуляла земелька, сепа сымем, распашем!
– А силенок-то хватит поднять этакую прорву?
– сощурпл хмельные глаза Горячкнн.
– Вспашем, не тужи за нас. Двести быков, пять тракторов пустим пар поднимать!
– клекотал хрипловатым голосом Афанасьев, мстительно радуясь, что земля взята крупно в одни руки.
– Плугарей и погонщиков берем.
Айдате!
Захар Острецов, по случаю торгов принаряженный в шелковую косоворотку, с начищенным до блеска желтым портфелем, вразвалку подошел к Колоскову, улыбаясь глазами с камышовой зеленцой.
– Духовитые, - похвалил он колосковскпе папиросы, сведя глаза на струйку дыма, - хлопни стакан, закури, ни одна холера не учует. Бпк якшп!
– почесал мизинцем шелушившийся от частого купания нос, сдвинул кепку на затылок.
–
– Тут сидят два выселка, так дворов по десяти.
Все укрывают посевную площадь, пьют самогон. Живут по-скотски. А на том умете коммуна родовая. Из староверов. С ними как?
– Закуплю дома с постройками. Кто хочет пойти рабочими - приму, - все больше веселел Колосков.
Ермолай взял Колоскова под локоть, отвел в сторону.
– Онисим Петрович, не о земле я, а насчет Пашки-монашки.
Колосков выдернул локоть из сплетения его пятерни.
– Батрачить на тебя она не будет.
– Гляди, Петрович, как бы не сгубил себя, она только с лица-то сирота, а передком разбойница.
3
Вернувшись из уездного города подстриженным по-модному высоко, Захар Острецов едва упросил помрачневшего Автонома пойти с ним к Ермолаю сватом за Люсю, обещал другу добиться его восстановления в комсомоле.
– Бот где днюет и ночует этот котенок Люся!
– постучал он кулаком в свою загудевшую грудь.
– Приходила в сельсовет, ну, так, по своим личным делам, говорит со мной, а я гляжу на нее балда балдой, пропадаю безвозвратно. Ох, и решительная девка!
Острецов сам обулся в калоши и свата окалошил - одолжил напрокат у знакомого кооператора,
На улице, по дороге к Ермолаю, Захар советовал Автоному пока помалкивать о сватовстве, особенно не проговориться до времени Тимке Цевневу - этот святой дурачок такие узлы навяжет, что сам Саваоф и Карл Маркс не распутают.
Поначалу Захар хотел было попросить простачка Тимку воздействовать на невесту внушением, но вовремя укоротил себя. Оказывается, кто-то настрочил в педтехникум письмо, требуя исключения Люси из студентов.
обзывая ее выкормышем кулацким. Поэтому девчонка и прилетела в Хлебовку за неделю до каникул и бросилась к Захару за помощью.
– Я тоже многое знаю, а кто от меня слыхал (болтовню?
– Захар обнял Автонома, смеясь.
– Видал, как молнии ударяют в речку и там, в глубине, исчезают? Так и во мне все тайны-секреты мрут. Потому-то людям я нужен. И высшие власти довольны мною: продналог, дополнительные обложения - во всем я на первом месте.., Если с Люсей стакнемся, куплю я тебе резиновые сапоги - нэ найдешь лучшей обувки работать в слякоть.
Во дворе Ермолая Антоном разнял изнемогавших в драке двух кочетов. Заняли они каждый свой бережок у свинцовой, рябой от ветра лужицы, загорланили курам победно, гордо поднимая расклеванные в кровь гребешки.
У кухонных дверей стояла Люся, скрестив на груди руки. Солнце высветлило ее слегка зажелтелое городской испитостью лицо с ямочками на щеках, с редкими веснушками, как у приворот-травы. Собрала лукавые морщинки у самых глаз, прозрачно голубых, с тенью мимолетного предвесеннего облака, попросила у Захара закурить.