Былины сего времени
Шрифт:
Настаивать не стали.
– Вы куда сами-то путь держите, други? – поинтересовался Муромец.
– Да как сказать… – уклончиво ответил Яромир, косясь на Баюна.
– На Буян они едут, на Буян! – фыркнул котище. – Тайны развели, суки! От кого таятся – от меня таятся!
– На Буян-остров, значит… – задумчиво молвил Муромец. – Ну, удачи вам там. Бывал я на Буяне… давно, еще о прошлом столетии. Остров дивный, волшебный, только ходить туда опасно.
– Бывал, говоришь? – прищурился Яромир. – А ты, Иваныч, дуб ли там не видал?
– Видел этих чудищ, – подтвердил Муромец. – Двое их там. Огромные, железные, вместо рук косы вострые.
– И что, сразился ты с ними, Илья Иваныч?! – подался вперед Иван.
– Зачем? Издали посмотрел, да и пошел своей дорогой. Мне они зла тоже не сделали – стояли себе возле дуба, ну и стояли. Видать, клад какой охраняли… но я, Вань, не за златом на Буян ездил.
– Да не злато… – сморщился Иван. – Смерть Кащеева на том дубе, Илья Иваныч…
– Поди ж ты, – хмыкнул Муромец. – Не брешешь? Выходит, правду гусляры-то баяли? Я-то, признаться, всегда думал, что враки это – про иглу в яйце. Оно ж так только в сказках бывает.
– Все так думали, – хмыкнул Яромир. – Я сам так думал. Но если верить вот этому… с хвостом и усами…
– Пошел ты в дупу, сука… – зло проворчал Баюн.
Иван перебрал иконки и крестики, так выручившие в сваре с навьями. Испачкались они в бою-то, загрязнились. Княжич почистил их краем рубахи, ополоснул водицей. С укоризной глянул на усмешливую рожу Яромира и спросил:
– Чего такое-то?
– Да не, ничего, – хмыкнул волколак. – Ты чисть, чисть.
– Вот то-то, что ничего… Чего ты святынь-то христианских боишься?
– Да не боюсь я их, – поджал губы Яромир. – Носить могу даже, если сильно приспичит. Не люблю просто.
– У, нехристь!..
– Оставь его, паря, – пробасил Муромец. – Вот давай лучше я тебе еще винца плесну.
По новому кругу выпили за родины Муромца. От пряника осталось меньше половины, зелено вино плескалось на дне. Иван совсем разомлел, таращился совиными глазами.
– А сколько ж тебе годов-то сегодня исполнилось, дядька Илья? – промямлил он заплетающимся языком.
– Двести пятьдесят шесть, – с гордостью ответил Муромец. – Все мои.
– Да иди ты! – часто заморгал Иван. – Как так?!
– А ты что ж, Вань, не слыхал, что я еще при Владимире Красно Солнышко подвизался? – удивленно глянул на него Муромец. – С дядей его побратимствовал, Добрыней свет Никитичем. Оно когда, по-твоему, происходило-то все?
– Да я… как-то… я не думал… – принялся чесать башку Иван. – Не, ну я… да как ты столько прожил-то?! Ты что, из велетов, дядька Илья?!
– Нет, Вань, человек я, обычный. Просто вышло так, что на пути мне другие люди встречались, необычные. Вот они меня кое-чем и одарили.
– А расскажи!.. – жадно уставился Иван.
– Рассказать-то можно, – степенно ответил богатырь. – Рассказать – это дело нехитрое. С чего б начать-то… с самого начала начну. Родился
– А, калики перехожие явились! – заерзал Иван. – Мне в детстве нянька рассказывала!
– Калики, да, – кивнул Муромец. – Ну или волхвы – уж не знаю, кто они там были. Как сейчас помню: сижу я на печи, и входят в избу три старца дивных. Один – дороден, в кости широк, борода и власа долгие, косматые. Другой тощ, плешив, глаза узкие да недобрые. Третий ликом черен, точно бес поганый, а под мышкой книжищу громадную держит.
– И что они? – замер с пряником в руке Иван.
– Водицы попросили испить. Бородатый посмотрел на меня и сердито так: встань и принеси мне воды! А я ему: не могу, мол, дедушка, обезножен. А он: не смей со мной пререкаться, молокосос! Встань и иди!.. хррр-пс-пс… уснул прямо посреди горницы, представляешь?
– Ну а ты что? – хмыкнул Яромир.
– А я что? – пожал плечами Муромец. – Я встал и пошел. Ноги сами поднялись, да зашагали. И с тех пор уж не подводили.
– Видать, дюже могучие волхвы были…
– Не иначе, божьи апостолы, – кивнул богатырь.
О том, что было дальше, Муромец поведал вкратце. Калики перехожие напились, наговорили еще много всяких… мудрых слов, а потом ушли восвояси. Ну а чувствующий в себе небывалую мощь Илья в ту же седмицу отправился в дорогу. Решил, что довольно уж он родительский хлеб-соль ел, пора самому людям пользу приносить.
О том, как он обзавелся добрым оружием, перебил разбойничью ватагу, одолел чудовищного Соловья и явился на княжеский пир, Муромец рассказывать не стал. Сразу перешел ко второй изменившей его жизнь встрече – с велетом Святогором.
– Велеты уже в те годы были редкостью, – вещал Муромец. – Святогор был последним из великих. Могучий! Огромный! В десять саженей ростом!
– Иди ты! – хлопнул себя по колену Иван. – В десять саженей?!
– Коли не побольше, – кивнул Муромец. – Шел когда – земля тряслась. Словно утес по полю плывет. Баяли, батюшка Святогора – кто-то из старых богов. Не то Сварог, не то Велес, не то Вий Быстрозоркий… Но тут врать не стану – не знаю. Я его о том не спрашивал, а он не говорил.
Со Святогором Муромец побратимствовал не очень-то и долго. К тому времени, как они повстречались, Святогоровы дни уже подходили к концу. Солнце древнего великана было на закате. Собственную тяжесть с трудом носил, смерти искал. Совсем перестала его держать мать-земля.
Но просто так бессмертный велет умереть не мог. И дабы ускорить неизбежное, дабы избегнуть долгой и постыдной дряхлости, добровольно лег в гроб и поделился силой с побратимом. Илья Муромец перенял его последнее дыхание, а с ним – нечеловеческую мощь и долголетие.