Былое и думы собаки Диты
Шрифт:
Мы с Рыжушей сбегаем вниз, забираем у нее сумки, и я быстренько их обнюхиваю. Уже все вместе мы взбираемся на наш пятый этаж и торжественно вступаем на кухню. Под шумок я тоже проскакиваю.
Баба Мура начинает раскладывать дары.
Под возмущенные восклицания Ба: «Такая тяжесть! Совсем с ума сошла! Кому это нужно? Кто это будет есть?» — баба Мура спокойно выгружает кучу продуктов: всякие макароны, рыбные консервы, уже оттаявшие и слипшиеся готовые пельмени, готовые котлеты и даже уже очищенную морковь.
— Витамины! Все должны немедленно съесть по морковке! — заявляет баба Мура.
Часть
В сопровождении более миролюбивых комментариев Ба появляются очередные тапки для Ба («Ты же мне уже приносила!»), вазочки и кувшинчики для Ма («И так девать некуда!»), кофточки для Рыжуши («У нее все есть! Ей все равно это велико!»), что-нибудь техническое для Па — большая лупа, старый бинокль («Откуда ты это выкопала?») и куча вещей общего назначения — какие-то фотографии, вырезки из газет и журналов, напечатанные на машинке («Запрещенные, конечно?») стихи и наконец снова взрыв негодования Ба — «Самиздат»:
— Опять притащила! Тебе неймется! Тебе все мало!
Но баба Мура остается абсолютно невозмутимой. Как-то раз она принесла старые пожелтевшие фотографии. Ба посмотрела их, вздохнула и на этот раз промолчала, а вечером Па показывал их на кухне своему другу — Димычу. Я тоже заглянула: на фотографиях были совсем молодые смеющиеся люди, и я даже не поверила Па, что там наша Ба со своими сестрами Мурой и Минной и братом Яшей.
Еще там был снимок, про который Димыч спросил:
— Кто это? Какое прекрасное лицо: умное, интеллигентное!
А Па ответил:
— Это муж Марии Владимировны — Коля Выгодский. Он был известный музыкант и композитор, его расстреляли в тридцать седьмом году, а ее арестовали и отправили в ссылку на двадцать лет.
— Вот теща и боится всего, — добавил Па. — Она двадцать лет в страхе прожила.
Вот, значит, какая история.
Я не очень-то поняла, что Па рассказывал, только мне стало очень жалко и Ба, и бабу Муру. А вообще, на мой взгляд, они очень похожи — грозная и суровая Ба и тихая, никогда не повышающая голоса баба Мура: обе упрямые и твердые, только наша Ба — твердая снаружи, а баба Мура — внутри. «Порода такая!» — говорит Па.
Еще у бабы Муры есть одна смешная особенность — она очень любит стряпать, хотя совсем не умеет этого делать. Вместе с «Самиздатом» она всегда приносит какие-то заготовки, достает из сумки кулечки, баночки и говорит:
— Вот это я дома уже смешала, надо только быстренько пожарить.
Или быстренько испечь.
Тут у Ба совсем лопается терпение, она поворачивается и уходит к себе, Па и Ма усердно шелестят «Самиздатом» и не поднимают головы, так что на подмогу бабе Муре приходит только Рыжуша. Эти два великих кулинара начинают греметь сковородками, посыпать все вокруг мукой; у них что-то льется, шипит, брызгается во все стороны, так что я тоже убираюсь из кухни подобру-поздорову.
Через некоторое время они начинают всех звать к столу, но Ба не отзывается, Ма и Па вежливо говорят: «Сейчас! Сейчас! Пусть пока остынет», — и еще глубже погружаются в «Самиздат», и Рыжуше приходится самой все пробовать и хвалить.
Когда баба Мура уходит,
Весна-красна
Мне уже пять месяцев, я почти совсем большая и уже много чего знаю, например, что такое весна. Весна — это когда на дворе вместо серого неба и серого снега появляется голубое небо, зеленая трава и зеленые листья на кустах и деревьях. Ярко-желтое солнышко встает рано и долго не заходит, все ребята и собаки допоздна гуляют на улице, и мамы забывают звать их спать.
А еще весной в один прекрасный день вдруг появляется много-много красного цвета — красные флаги и лозунги на домах, красные лампочки в витринах магазинов и гирлянды этих лампочек вдоль улиц.
Рыжуша спросила:
— Это пришла весна-красна?
А Ма ей объяснила, что это старинное выражение, а в старину слово «красный» означало еще и «красивый». Например, «красна девица» совсем не была красной.
— Как нос у нашего водопроводчика дяди Федора, — встрял Па. Но Ма отмахнулась от него и продолжала:
— А красные флаги на улицах, потому что скоро будет отмечаться день рождения Ленина и праздник Первомая — главные коммунистические праздники.
— Но почему все-таки все красного цвета, а не зеленого или голубого? — настаивала Рыжуша.
— А потому что много крови людской — красной — они пролили. Эти коммунисты… — начал Па, и я по лицу Ма заметила, что она его не одобряет. Па тоже заметил, но, наверно, все равно продолжил бы свои разъяснения, но вошла Ба, и Ма во избежание неприятностей обрубила разговор:
— Ладно, ладно! Ни к чему сейчас эта «пря словесная». Мне очень некогда. А вы отправляйтесь быстренько гулять.
— Чего-чего? «Пря»? — изумилась Рыжуша.
— А это, дочь, при царе Иване Грозном так назывались политические диспуты, — ответил Па. — Они обычно заканчивались «усекновением башки» спорщиков. Пошли-ка, пока не поздно.
Была суббота, а с тех пор, как пришла весна-красна, все субботы и воскресенья с нами — детьми и собаками — гуляет Па. И не вечером, как всегда, а утром. А все Ма и бабушки в это время открывают в квартирах окна и балконные двери и без конца что-то моют и скребут.
Вот и наша Ба занимается своим любимым делом — «правит чистоплюйство», как говорит Па. Сегодня она убирает зимнюю одежду: выставляет на балкон теплые сапоги и туфли, вывешивает шубы и зимние пальто — сушит («прожаривает»), выколачивает, чистит щеткой.
Потом она вешает каждое пальто на плечики, застегивает на все пуговицы и набивает все карманы сухими апельсиновыми корочками.
Эти корочки Ба собирала всю зиму и раскладывала на газете на табуретке под кухонным столом — для просушки. Мы про это вечно забывали и, когда приходил гость, табуретку выхватывали из-под стола и корочки разлетались по всей кухне. Это, конечно, вызывало протесты у Ма и Па, но Ба оставалась непреклонной: она считает, что апельсиновые корочки — лучшее средство от моли.