Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)

Герцен Александр Иванович

— Нет, — сказал неумолимый блюститель порядка, — отсюда ни шагу.

— Где ваша мантилья и шляпка?

— В ложе — такой-то номер, в таком-то ряду. (422)

Артист бросился было, но остановился с вопросом:

«Да как же мне отдадут?»

— Скажите только, что было, и то, что вы от Леонтины Маленькой…Вот и бал} — прибавила она с тем видом, с которым на кладбище говорят: «Спи спокойно».

— Хотите, чтоб я привел фиакр?

— Я не одна.

— С кем же?

— С одним другом.

Артист возвратился окончательно распростуженный с шляпой, мантильей и каким-то молодым лавочником или commis-voyageur. [1345]

— Очень обязан, — сказал он мне, потрогивая шляпу, потом ей: — Всегда наделаешь историй! — Он почти так же грубо схватил ее под руку, как полицейский за ворот и исчез в больших сенях Оперы… Бедная… достанется ей… И что за вкус… она… и он!»

1345

приказчиком (франц.).

Даже

досадно стало. Я предложил художнику выпить, он не отказался.

Прошел месяц. Мы сговорились человек пять: венский агитатор Таузенау, генерал Г<ауг>, Мюллер-С<трюбинг> и еще один господин, ехать другой раз на бал. Ни Г<ауг>, ни Мюллер ни разу не были. Мы стояли в кучке. Вдруг какая-то маска продирается, продирается и — прямо ко мне, чуть не бросается на шею и говорит:

— Я вас не успела тогда поблагодарить…

— Ah, mademoiselle Leontine… очень, очень рад, что вас встретил; я так и вижу перед собой ваше заплаканное личико, ваши надутые губки, вы были ужасно милы; это не значит, что вы теперь не малы.

Плутовка, улыбаясь, смотрела на меня, зная, что это правда.

— Неужели вы не простудились тогда?

— Нимало.

— В воспоминание вашего плена вы должны бы были, если бы вы были очень, очень любезны…

— Ну что же? Soyez bref. [1346]

— Должны бы отужинать с нами. (423)

— С удовольствием, та parole, [1347] но только не теперь.

— Где же я вас сыщу?

1346

Будьте кратки (франц.).

1347

честное слово (франц.).

— Не беспокойтесь, я вас сама сыщу, ровно в четыре. Да вот что, я здесь не одна.

— Опять с вашим другом? — и мурашки пробежали у меня по спине.

Она расхохоталась.

— Он не очень опасен, — и она подвела ко мне девочку лет семнадцати, светло-белокурую, с голубыми глазами.

— Вот мой друг.

Я пригласил и ее.

В четыре Леонтина подбежала ко мне, подала руку, и мы отправились в Cafe Riche. Как ни близко это от Оперы, но по дороге Г<ауг> успел влюбиться в «Мадонну» Андреа Del Sarto, то есть в блондинку. И за первым блюдом, после длинных и курьезных фраз о тинтореттовской прелести ее волос и глаз, Г<ауг>, только что мы уселись за стол, начал проповедь о том, как с лицом Мадонны и выражением чистого ангела не эстетично танцевать канкан.

— Armes, holdes Kind! [1348] — добавил он, обращаясь ко всем.

— Зачем ваш друг, — сказала мне Леонтина на ухо, — говорит такой скучный fatras? [1349] да и зачем вообще он ездит на оперные балы, — ему бы ходить в Мадлену.

— Он немец,у них уж такая болезнь, — шепнул я ей.

— Mais c'est qu'il est ennuyeux votre ami avec son mat de sermonts.Mon petit saint, finiras-tu done bientot? [1350]

1348

Бедное, милое дитя! (нем.).

1349

вздор (франц.).

1350

Однако он скучен, ваш друг, со своею проповеднической болезнью.Скоро ли ты кончишь, святенький? (франц.).

И в ожидании конца проповеди усталая Леонтина бросилась на кушетку. Против нее было большое зеркало, она беспрестанно смотрелась и не выдержала; она указала мне пальцем на себя в зеркале и сказала: (424)

— А что, в этой растрепавшейся прическе, в этом смятом костюме, в этой позе я и в самом деле будто недурна.

Сказавши это, она вдруг опустила глаза и покраснела, покраснела откровенно, до ушей. Чтоб скрыть, она запела известную песню, которую Гейне изуродовал в своем переводе и которая страшна в своей безыскусственной простоте:

Et je mourrai dans mon hotel, Ou a l'Hotel-Dieu. [1351]

Странное существо, неуловимое, живое, «Лацерта» [1352] гётевских элегий, дитя в каком-то бессознательном чаду. Она действительно, как ящерица, не могла ни одной минуты спокойно сидеть, да и молчать не могла. Когда нечего было сказать, она пела, делала гримасы перед зеркалом, и все с непринужденностью ребенка и с грацией женщины. Ее frivolite [1353] была наивна. Случайно завертевшись, она еще кружилась… неслась… того толчка, который бы остановил на краю или окончательно толкнул ее в пропасть, еще не было.

Она довольно сделала дороги, но воротиться могла. Ее в силах были спасти светлый ум и врожденная грация.

1351

И я умру в собственном доме или в доме призрения (франц).

1352

«Ящерица» (от лат. lacerta).

1353

легкомыслие (франц.).

Этот тип, этот круг, эта среда не существуют больше. Это la petite femme [1354] студента былых времен, гризетка, переехавшая из Латинского квартала по ею сторону Сены, равно не делающаянесчастного тротуараи не имеющая прочного общественного положения камелии. Этот тип не существует, так, как не существует конверсаций [1355] около камина, чтений за круглым столом, болтанья за чаем. Другие формы, другие звуки, другие люди, другие слова… Тут своя скала, свое crescendo. Шаловливый, несколько распущенный элемент тридцатых годов — du leste, de l'espieglerie [1356] — перешел в шик —в нем был кайеннский перец, но еще (425) оставалась кипучая, растрепанная грация, оставались остроты и ум. С увеличением дел коммерция отбросила все излишнее и всем внутренним пожертвовала выставке, эталажу. Тип Леонтины — разбитной парижской gamine [1357] — подвижной, умной, избалованной, искрящейся, вольной и, в случае надобности, гордой — не требуется, и шикперешел в собаку.Для бульварного Ловласа нужна женщина-собака, и пуще всего собака, имеющая своего хозяина. Оно экономнее и бескорыстнее, — с ней он может охотиться на чужой счет, уплачивал одни extra. [1358] «Parbleu, — говорил мне старик, которого лучшие годы совпадали с началом царствования Людвига-Филиппа, — je ne me retrouve plus — ой est Ie fion, Ie chique, ой est l'esprit?.. Tout cela,monsieur… ne parle pas, monsieur, — c'est bon, c'est beau wellbrede't, mais… c'est de la charcu,terie… c'est du Rubens». [1359]

1354

подружка (франц.).

1355

бесед (от франц. conversation).

1356

вольная шутка, шалость (франц.).

1357

девчонки (франц.).

1358

излишки (лат.).

1359

Черт возьми… я ничего больше не узнаю… Где изящество, шик, где остроумие?.. Все это,милостивый государь… ничего не говорит сердцу… Это красиво… это благоустроенно, но этоотдает мясной лавкой… отдает Рубенсом (франц.).

Это мне напоминает, как в пятидесятых годах добрый, милый Таландье, с досадой влюбленного в свою Францию, объяснял мне с музыкальной иллюстрацией ее падение. «Когда, — говорил он, — мы были велики, в первые дни после февральской революции, гремела одна «Марсельеза» — в кафе, на улицах, в процессиях — все «Марсельеза». Во всяком театре была своя «Марсельеза», где с пушками, где с Рашелью. Когда пошло плоше и тише… монотонные звуки «Mourir pour la patrie» [1360] заменили ее. Это еще ничего, мы падали глубже… «Un sous-lieutenant accable de besonge..: drin, drin, din, din, din» [1361] … эту дрянь пел весь город, столица мира, вся Франция. Это не конец: вслед за тем мы заиграли и запели «Partant pour la Syrie» — вверху и «Qu'aime done Margot… Margot» [1362] — внизу, то есть бессмыслицу и непристойность. Дальше идти нельзя». (426)

1360

«Умереть за отечество» (франц.).

1361

«Подпоручик, изнемогший от работы… дрянь, дринь, динь, динь, динь» (франц.).

1362

«Уезжая в Сирию, «Что же, однако, любит Марго» (франц.).