Былой войны разрозненные строки
Шрифт:
Не всем это понравилось, посыпались жалобы и Образцов сделал «хитрый» ход: добавил в название концерта частицу НЕ. Дескать, бывает, случается, но НЕ типично. Авторитет эстрады был спасен.
Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного» в войну, в Алма-Ате, где в эвакуации находилась Галина Уланова. По его просьбе она пробовалась на роль царицы Анастасии и всем очень понравилась. Но в это время она получила приглашение в Большой театр (из театра им. Кирова в Ленинграде), игнорировать которое она не решилась. Эйзенштейн очень горевал и все повторял: «Хочу Уланову! Хочу
Снимавшийся в фильме Михаил Жаров уговорил его снять в этой роли свою тогдашнюю жену Людмилу Целиковскую. Шла война, раздумывать и выбирать не было возможности и Эйзенштейн согласился, скрепя сердце: «Какое порочное лицо, — говорил он, — снимайте ее только в профиль».
Но «в профиль» не всегда получалось. Эта история имела неожиданное продолжение. Фильм был представлен на Сталинскую премию. Списки просматривал сам Сталин. Дойдя до фамилии Целиковской он сказал: «Царицы такими не бывают!».
И вычеркнул.
В своих воспоминаниях Раиса Азар пишет, что однажды, когда она находилась в гостях, позвонил Маяковский, и попросил о встрече. Ей не хотелось покидать компанию и она отказалась, сказав, что встретится с ним в следующий раз.
«В следующий раз мы встретимся у памятника мне на площади моего имени», — сказал Маяковский».
Она была так возмущена, что вернувшись к хозяевам сказала: «Вы подумайте какой дурак! Вы знаете, что он сказал?». — И повторила слова поэта. И что же? Памятник и площадь есть.
Состоялась ли предсказанная встреча — неизвестно.
К 150-летию Бородинской битвы С. Ф. Бондарчук снял свой знаменитый фильм «Война и мир» и повез его показывать в Париж. Во вступительном слове он не преминул сказать, — как учили, — что Бородино — это «победа русского оружия». По залу прошло какое-то движение. Бондарчук решил, что его перевели неправильно и повторил. В зале поднялся свист и топот. Оказывается французы 150 лет тогда, а скоро уже все 200, не без оснований считают битву под Бородино своей победой.
Кутузов отступил (бежал?) с поля боя, «чтобы спасти армию» — это спорно до сих пор — и оставил Москву…
Сложно считать это победой.
Первым грандиозным литературным праздником после Победы было тысячелетие «Витязя в тигровой шкуре» и его автора Шота Руставелли. Из Москвы отправилась делегация писателей со всего Советского Союза — триста человек. Ехали еще поездом. В Тбилиси их разобрали по предприятиям и учреждениям, учебным заведениям и воинским частям, колхозам и совхозам. Описать грузинское гостеприимство не берусь. Когда они снова собрались в поезде, чтобы ехать в обратный путь, Михаил Светлов сказал: «Мы приехали в Тбилиси, до того перепилиси, что-то пили, что-то ели, что-то Рус-тавелли…»
Долгое время считалось и писалось во всех справочниках, что первая народная артистка Советского Союза — это великая Ермолова. Но однажды мне довелось познакомиться с письмом Луначарского Ленину, в котором он просит присвоить Ермоловой звание народной артистки, «как это было ранее сделано в отношении Шаляпина».
А
К вопросу о национальной принадлежности: Жуковский — турок; Мечников, Фет, Кюхельбеккер — евреи; Герцен и Тютчев — немцы; Некрасов — поляк; Григорович — француз; Даль — датчанин.
Известно, что оба основателя Московского Художественного Театра К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко десятилетия не разговаривали друг с другом. Креатура с обеих сторон загодя узнавала: когда кто придет, через какой подъезд, где будет репетировать, чтобы, не дай Бог, не встретились, интеллигентные люди, они должны были раскланяться. А кто первый? Все это было очень сложно.
В течение многих лет предпринимались попытки помирить великих. И наконец эти усилия увенчались успехом. Было достигнуто согласие «сторон». Обговорены и согласованы все мелочи: кто из какой кулисы выйдет, во что будут одеты, в какую секунду — ни раньше, ни позже, только одновременно. Встреча должна была произойти точно посередине сцены, чтобы ни сантиметра не уступить другому Из кулисы в кулису была расстелена красная ковровая дорожка. Зал был полон. Присутствовала не только вся труппа и постановочная часть, но и корифеи других театров.
Но здесь вмешался случай. Судьба.
Дорожку как следует не растянули и на самой середине, где и должна была произойти историческая встреча, образовалась складка. Естественно, в эту торжественную минуту никто из них не смотрел под ноги.
Владимир Иванович, который и так был ниже Станиславского, зацепился за складку… И рухнул! На колени! Перед Станиславским! И Константин Сергеевич не удержался и с высоты своего роста сказал: «Так-то уж! Зачем!».
Больше никогда о примирении не говорили.
В начале прошлого века в Художественном театре служили две красавицы-актрисы — Мария Федоровна Андреева и Ольга Леонардовна Книппер. Однажды, сидя в гримерной и играя в фантики — то ли в шутку, то ли всерьез — они разыграли своих будущих мужей. Андреевой достался Горький, а Книппер — Чехов. Оказалось — всерьез…
При этом присутствовала молодая костюмерша, на которую они не обращали внимания. Через много лет она об этом рассказала.
По сценарию легендарного фильма «Броненосец Потемкин» был предусмотрен залп кораблей Черноморского флота. На съемках одна околокиношная дама спросила Эйзенштейна: «А как на кораблях узнают когда давать залп?». — «А вот так» — ответил Эйзенштейн. Достал большой белый платок, взмахнул… и прогремел залп!!
Но команды «мотор» не было. И никто этого не снимал…
Ошибались и великие. В 20-е годы одна пианистка получила записку: «Если будете еще играть музыку этого пошляка, то по крайней мере закройте окно. Ваш сосед Сергей Прокофьев».
Кого же автор оперы «Любовь к трем апельсинам» и балета «Ромео и Джульетта» определил в пошляки? Шопена!
«Все оперные сюжеты сводятся к тому, что тенор и сопрано стремятся переспать, а баритон им мешает».