Быстроногий олень. Книга 1
Шрифт:
— Едут! — раздался чей-то пронзительный, взволнованный голос. Люди замерли, всматриваясь в быстро движущуюся к стойбищу тучу, еще скрывавшую наездников.
Но вот показалась первая упряжка, за ней, чуть сзади, — вторая.
— Кувлюк, Кувлюк впереди! — пронеслось в толпе.
— За ним Тымнэро! — подхватил второй голос.
Кувлюк чувствовал почти у самых ушей своих горячее дыхание оленей Тымнэро. Свистящий, с костяным набалдашником на конце погоныч в руках его уже до крови разбил крупы оленей. В глазах у него темнело, в груди не хватало дыхания, немело в плечах. А горячее дыхание оленей Тымнэро было все так же близко, словно животные, взбешенные дикой
Огромным напряжением воли Кувлюк собрал все силы, чтобы, наконец, оторваться от Тымнэро. Он должен притти первым! Сам хозяин дал ему своих лучших оленей. В конце концов там и Аймынэ, затаив дыхание, наблюдает за состязанием двух соперников. Какой позор будет, если сейчас, перед самыми ярангами, Тымнэро вдруг обгонит его!..
Тымнэро тоже волновался. Он видел, как полыхало пламя костров у финиша. Стремительное приближение этого пламени юноша ощущал, как близкую катастрофу. Неужели он, Тымнэро, лучший наездник в Янрайской тундре, сегодня приедет не первым? Что скажет тогда Аймынэ? Конечно, с презрением отвернется, навсегда забудет о нем? А может, она кусает сейчас до крови губы от того, что не ой, Тымнэро, а Кувлюк идет первым? Пламя костров было уже почти рядом. Обогнать, обогнать Кувлюка!
Тымнэро чуть приподнялся, страшно гикнул. Нарта дернулась, словно машина, переключенная на предельную скорость. Кувлюк в страхе оглянулся и на какую-то долю секунды не выдержал огромного волевого напряжения. И это решило его участь. Олени соперника вихрем промчались мимо него. Мелькнул перед глазами Кувлюка оскал на разгоряченном лице Тымнэро. Кувлюк, с помутившимся сознанием, в беспамятстве обрушил град ударов погоныча на крупы оленей.
Но было уже поздно. Молнией вспыхнуло рядом пламя костра. Упряжка с ходу вылетела за стойбище. Передовой олень упал на колени. Глаза у него стали мутными. То вздымались, то опускались покрытые пеной влажные бока. Кувлюк соскочил с нарты и пошатнулся от изнеможения. Но он все же увидел, как подбежала к оленям Тымнэро Аймынэ, ловко отстегнула шлеи от потягов. Бешенство снова овладело Кувлюком. Он хотел крикнуть что-нибудь злобное, страшное, чтобы все ужаснулись, но голос перехватило, и вырвался только хрипящий звук.
— Оленей распрягай! — вдруг услыхал он негодующий окрик Чымнэ.
Кувлюк глубоко вдохнул морозный воздух, стремясь унять бешеный стук сердца, снова пошатнулся и, наклонившись, приниженный, подавленный, почти машинально распряг оленей. Коренной вскочил на ноги, шарахнулся в сторону, а затем плавно, временами встряхиваясь, не побежал, а поплыл, почти не касаясь ногами земли, к стаду.
Подъезжали к стойбищу один за другим остальные наездники, принимавшие участие в оленьих гонках.
Счастливый, с горячим, возбужденным лицом, с лихорадочно блестящими глазами, Тымнэро отвязал от огромной грузовой нарты Чымнэ крупного белоснежного оленя и подвел его к отцу. Это был первый приз, который принадлежал ему. Спрятав под маской бесстрастия рвущуюся изнутри улыбку радости и гордости за сына, Мэвэт принял оленя.
Аймынэ, не скрывая своего восхищения, не отрывал от юноши глаз. Миловидное лицо ее, с ярко-черными в заиндевелых ресницах глазами, было таким же счастливым, как и у Тымнэро. На девушке был широкий пятнистый кэркэр с богатой опушкой росомахи и замшевая ярко-красная камлейка, разукрашенная бахромой и хвостиками из выкрашенной в красный и зеленый цвет шерсти нерпичьих выпоротков.
Едва сдерживая негодование, Чымнэ подошел тяжелой походкой к Аймынэ и тихо, но так, что у девушки побежали мурашки по коже, сказал:
— Глаза,
Аймынэ покраснела до корней волос и, обидчиво закусив нижнюю губу, быстро направилась к женщинам, выносившим из яранг на улицу котлы с вареной оленьей кровью, длинные деревянные блюда со строганиной из жирного оленьего мяса осеннего забоя.
«Все равно снова убегу к Тымнэро, — упрямо твердила она. — Вместе с сестрой убегу…»
Мысль о новом побеге от Чымнэ не выходила у Аймынэ из головы ни на один час. Всем сердцем она по-прежнему стремилась к любимому не только потому, что он был красивый и ловкий парень, лучший наездник в тундре, но еще и потому, что он был в ее глазах удивительным человеком, который живет необыкновенно интересной жизнью там, в своей замечательной колхозной бригаде!
Она уже была в той бригаде, она жила там почти полмесяца. Там такие хорошие люди: дружные, смелые, веселые. Там никогда нет такой ругани, как дома. Там не дрожат из-за каждого куска мяса, как дрожит Чымнэ… Здесь, в его стойбище, никогда не бывает таких собраний, какие она видела там. Здесь никто не учит ее разговору по бумаге, как учили там. Здесь никто не говорит ей, что она тоже должна стать комсомолкой, как говорили там. Что толку, что Чымнэ дает ей красивые наряды, что он бережет ее от работы. Работы она не боится. Но она хочет работать так, как работают парни и девушки в бригаде Мэвэта.
Нет, она, Аймынэ, не глупая девчонка, у которой голова, как у молодой нерпы. Ош хорошо понимает, в чем разница между оленьим стадом Чымнэ и колхозным стадом, где работает ее Тымнэро. Там пастухи, все до одного, оленей как детей родных любят; там они каждому новому теленку рады. А здесь только сам Чымнэ радуется, да и то радость свою никому показывать не хочет. Рождение каждого теленка в тайне держит от всех. Прячет свою радость, как чужую, украденную вещь.
Нет, не хочет, не может Аймынэ жить так, как сестра ее живет, как этот противный, ненавистный Кувлюк живет, — которого она, как и прежде, на длину растянутого аркана к себе не пустит. И потом не зря, кажется, сам Чымнэ к ней с нарядами лезет: не думает ли он ее сделать своей второй женой? Нет, она не станет покорно подчиняться ему, как, говорят, подчиняется своему отчиму Тимлю.
Суетятся, спешат с угощением женщины. Девушка машинально берется то за одно, то за другое дело, удивляя сестру нерасторопностью и равнодушием.
Стойбище шумело. Громко перешучивались мужчины, рассказывая друг другу отдельные случаи оленьих гонок, звонко хохотали возбужденные дети. Женщины раскладывали угощения у костров. Кроме пищи, некоторые из них тащили к кострам закопченных деревянных божков.
Когда люди тронулись к кострам, чтобы приняться за еду, Владимир почувствовал, что его осторожно кто-то взял за руку. Он повернулся и увидел старика Ятто.
— Идем есть. Нехорошо, если гость не ест пищи, для добрых духов предназначенной.
— Пойдем! — весело согласился Владимир.
Незаметно подкрадывалась ночь. Вечерняя заря выцветала. Борьбу и состязание в прыжках пришлось перенести на следующий день праздника.
Гости и хозяева разошлись по ярангам. Журба вместе с Ятто попал в просторный полог яранги Чымнэ. Долго пили чай, ели вареное оленье мясо. Именно сейчас и начиналось настоящее пиршество.
«Вот когда можно было бы вызвать людей на беседу», — подумал Владимир, прислушиваясь к шуткам гостей. Случай пришел ему на помощь: кто-то пожаловался, что стало очень плохо с покупкой посуды, патронов, табака, инструментов.