Быть Хокингом

Хокинг Джейн

В последующие годы мы с Джонатаном регулярно давали совместные сольные концерты музыки барокко для делающей первые шаги Ассоциации по изучению мотонейронной болезни в церквях Восточной Англии, сумев собрать вполне внушительную сумму денег. Поскольку Стивен регулярно появлялся на этих концертах, ассоциацию, как и само заболевание, стали замечать в широких кругах. В качестве местного добровольца я посещала семьи, пораженные этим заболеванием; их жизни наносил удар тот диагноз, который точно так же шокировал нас много лет назад. Я чувствовала, что обязана попытаться передать этим семьям часть своего опыта, делясь с ними практическими ноу-хау, изобретенными нами для облегчения ситуации, а также рассказывая о Стивене как о случае стабилизации состояния, доказывающем, что заболевание не обязательно означало скорую смерть, в случае если человек находил силы бороться с ним. Возможно, из-за того, что больные, с которыми я встречалась, оказывались намного старше нас, они не были готовы бороться так же неистово. Да, они очень страдали, но одновременно проявляли

гораздо большее спокойствие и принятие, чем я ожидала. Им не подходил наш способ погружения в жизнь с интенсивностью безумия, который отражал отрицание нами болезни. Вместо этого они жили в прежнем темпе, ценили то, что для них делалось, были благодарны своим семьям за любовь и заботу и часто пассивно ожидали свершения своей судьбы. Я действовала осторожно в страхе слишком сильно надавить на них своим оптимизмом и предложениями упражнений, диет, инъекций и витаминов. Казалось, в их жизни было то, чего не хватало нам и чему я завидовала. Их поведение свидетельствовало не о слабости, а о внутреннем покое.

Положение Стивена в качестве официального представителя членов ассоциации и мои попытки помощи в качестве сборщика пожертвований и волонтера вновь лицом к лицу столкнули меня с иронией ситуации. Опять нас вознесли на пьедестал, где мы оказались в одиночестве. Нам нужен был совет точно так же, как и всем, но мы не имели возможности просить о нем, так как признание наших потребностей разрушило бы незыблемость фасада, который вдохновлял других людей. Лишь горстка близких знакомых обладала достаточной проницательностью, чтобы рассмотреть лицо, скрывающееся за маской. В этот узкий круг входили мои родители, Джонатан, его родители и несколько самых близких друзей.

Незадолго до предполагаемой даты родов мы приобрели новых друзей, обладающих почти такой же проницательностью. Это был австралийский коллега Стивена по имени Бернард Уайтинг и его жена Мэри, впервые посетившие нас на нашем домашнем концерте. Непосредственный и дружелюбный Бернард начал сразу помогать Стивену так же, как в свое время помогал Джордж Эллис. Мэри была археологом-классицистом и писала диссертацию, а также работала в Музее Фитцуильяма над каталогом обширной коллекции драгоценных камней. Однако сама она отнюдь не была мумифицированным музейным экспонатом. Ее мягкие волосы, тронутые преждевременной сединой, обрамляли тонкие черты лица юной девушки, что сразу отличало ее от других людей, делая похожей на мадонну Рафаэля. Ее внешность соответствовала внутреннему миру: она была образованной и одухотворенной, любила не только археологию, но и искусство, литературу и музыку – в особенности музыку барокко, так что ей легко было найти общие темы для разговора с Джонатаном.

В конце марта 1979 года Роберт, в прошлом году окончивший начальную школу, уехал в скаутский лагерь. Я с самого начала считала, что такой лагерь не подходит для одиннадцатилетних: он находился в Северном Норфолке, в чистом поле, и был открыт всем ветрам огрызающейся зимы. Поле, по отчетам свидетелей, покрывал пятисантиметровый слой воды. Во время мероприятий непрерывно падал снег; Роберт вернулся домой усталый, продрогший до костей, с непрекращающимся кашлем. Он стоически заявил, что в лагере все было «нормально». Через пару дней он, казалось, достаточно поправился, чтобы поехать вместе с Люси в коттедж Хокингов в Уэльсе; планировалось, что там они отпразднуют Пасху с родителями Стивена. Тем временем я дебютировала на сцене Кембриджского фестиваля, исполнив песни Форе и Бриттена под аккомпанемент Джонатана; Стивен улыбался мне из зрительного зала. Арбитр вежливо похвалил мой голос и позволил себе заметить, что, судя по всему, возможности моих легких сейчас несколько ограничены. После конкурса мы вернулись в церковь Святого Марка, где репетировали для выступления на тематической службе в Страстную пятницу и Пасхального фестиваля, на котором я планировала петь соло, «Вот росток зеленый…» [137] , под аккомпанемент флейтиста Алана Харди, школьного друга Джонатана. Мы репетировали в церкви в начале Страстной недели и были готовы к выступлению в воскресенье Пасхи.

137

Now the Green Blade Riseth’ – пасхальный гимн композитора Саймона Линдли.

Диссертацию я практически завершила; мне оставалась только муторная работа – отсортировать по алфавиту библиографический список и вычистить все орфографические неточности по настоянию моего научного руководителя. Каждая запятая, точка и скобка должны были находиться на своих местах, иначе он отказывался передавать диссертацию комиссии. В Чистый четверг с эффектным росчерком пера я дописала последнюю строку последнего пункта библиографического списка и поставила точку, положив конец тринадцати годам семинаров, исследований, аннотаций, картотек, систематизации, обобщения, написания, редактирования, комментирования и отсылки к первоисточникам.

Наступила Страстная пятница. Во время тематической службы я чувствовала себя подавленной и находилась на грани слез. Возможно, это стало реакцией на содержание религиозной службы и печальную музыку; не исключено, что это был эмоциональный спад, вызванный завершением диссертации, или тоска по детям, которые должны были оставаться у родителей Стивена до момента рождения ребенка, что ожидалось через одну-две недели. На следующий день меланхолия усилилась.

Знакомые физические ощущения свидетельствовали о том, что дитя родится совсем скоро. Б'oльшую часть дня я провела в саду в компании Стивена, отдыхая на солнце и собирая букетики фиалок. Вечером Дон отвез нас в больницу, однако осмотр показал, что мы явились слишком рано, и нас отправили домой. По пути мы заехали к Джонатану и остались пообедать покупным карри, втиснувшись между инструментами, занимавшими б'oльшую часть гостиной. Джонатан и Стивен были неравнодушны к карри, поэтому он часто приносил это угощение к нам домой, особенно воскресными вечерами, когда моя кухня, семь дней в неделю фабрикующая трапезы из трех блюд для всех гостей в любое время дня, предлагала только яичницу. В качестве исключения это был субботний карри – очень острая дупиаза [138] .

138

Южноазиатское блюдо с карри, букв. «два лука» (лук используется как для мяса, так и для гарнира). Обычно готовится на основе баранины или креветок, есть и вегетарианские варианты.

Дома я провела весьма беспокойную ночь и на рассвете разбудила Дона, чтобы он отвез нас обратно в больницу. Так как Стивен хотел присутствовать при рождении третьего ребенка, все было готово для того, чтобы устроить его в родовой палате. Джой Кэдбери являлась председателем организации по привлечению средств для нужд родильного отделения; она договорилась с заведующей о том, чтобы в родовой палате оставили место для инвалидного кресла. Единственным местом, где мог бы разместиться Стивен и его физиотерапевт Сью Смит, акушерская бригада, ну и я в придачу, оказался родовой зал. Таким образом, оставшуюся часть дня я пролежала на твердом столе, ожидая рождения ребенка. Дон ждал в коридоре, а Джонатан в это жаркое солнечное воскресное утро благоразумно удалился к родителям в деревню. В таких суровых условиях родовой процесс приостановился и почти совсем заглох. Я попросила передать Дону, что он может покинуть свой пост в коридоре и посетить утреннюю службу в одной из близлежащих церквей. Мучаясь в тщетных попытках придать телу удобную позу, я ругала себя за то, что поторопилась с приездом в роддом, особенно когда поняла, что вместо этого могла бы петь свое соло в церкви. Тем временем Билл Лавлес уже объявил прихожанам об отмене музыкальной интерлюдии по той причине, что певица занята в другом месте.

Попытки разными средствами ускорить течение родов привели лишь к тому, что я превращалась в живую подушечку для иголок по мере того, как утро становилось днем, а день – вечером. Дон вернулся и снова ушел – в этот раз на вечерню. Во время его отсутствия случился кризис: сердце плода, то самое сердцебиение, которое я услышала много месяцев назад, стало подавать тревожные признаки усталости. Медицинская бригада отвернулась, подготавливая пыточные инструменты для срочного извлечения ребенка; я же торопливо собрала оставшиеся силы и эффектным толчком произвела на свет моего пасхального малыша. Когда мне дали его подержать, все мое сердце потянулось к нему. Завернутый в старое зеленое одеяло, он был еще синеватый от пережитых испытаний. Крупнее, чем Роберт и Люси при рождении, он не демонстрировал той энергии, с которой они оба приветствовали этот мир; вяло хныкая, он лежал у меня на руках. На минуту я забыла о суматохе вокруг нас, видя перед собой только маленькое существо, которое мне было так хорошо знакомо. Тут Дон, торжествуя, ворвался в палату. Он гордился своим новорожденным крестным сыном, а еще больше собой по случаю стишка, который сочинил, возвращаясь из церкви. К моему смущению, он повторял его всем и каждому в течение нескольких недель после пасхальных событий. Стишок был такой:

На Пасху Гроб Господень пустНашли во время оно,А я, в роддоме побывав,Нашел пустое лоно.

10. Диссонанс

На то время, пока Тимоти Стивен (так мы назвали малыша) и я оставались в больнице, Люси привезли в Кембридж для знакомства с младшим братом; Роберт же остался в Сент-Олбансе по неясным мне причинам. Очевидно, в Уэльсе дети босиком играли в реке, и он опять простудился. Он снова кашлял, так сильно, что, когда детей отвезли к моим родителям на чашку чая, моя мама уложила его в постель. Там он и оставался до конца недели, пока сестра Стивена Мэри, доктор, не решила, что он достаточно поправился, чтобы вернуться в Кембридж.

Его возвращение домой совпало с нашим. Он качал маленького брата на коленях, сидя в кресле в гостиной, но выглядел подозрительно раскрасневшимся и нездоровым. В этот момент Валери Бродбент-Кибл, мама одной из подруг Люси и опытный педиатр, зашла навестить нас с Тимоти. Так получилось, что она пришла одновременно с доктором Уилсоном, нашим семейным врачом. Оба доктора краем глаза взглянули на Тимоти, уже приспособившегося к делам житейским и здорового как огурчик, и сразу занялись Робертом. Они серьезно обеспокоились состоянием его здоровья, так как были уверены, что у него вирусная пневмония. Валери тут же отправилась в Адденбрукский госпиталь договариваться о том, чтобы Роберта приняли в детский стационар. Доктор Уилсон прописал пенициллин.