Быть русским
Шрифт:
Этнические различия в стиле поведения русских и россиян уже сейчас стали вполне очевидными. Так, россияне в некоторых отношениях ближе к «западным» (точнее – североамериканским) поведенческим стереотипам, чем русские. Это дает им основания ощущать себя «западными людьми», хотя на самом деле они таковыми не являются. Такой тип поведения можно назвать европеоидным. Тем не менее тема «европейского дома» и «западной цивилизации» сыграла довольно значительную роль в развитии идентичности россиян.
Специфика положения россиян состоит в том, что это молодой и достаточно агрессивный этнос, вынужденный жить на уже заселенной территории. Интересно отметить, что само слово «россиянин» чем-то похоже на слово «американец»: чувствуется, что так себя называть может не коренное население, а некие «поселенцы».
Свойственное «демократам» отношение к русскому народу с этих позиций легко объяснимо: это обыкновенная ксенофобия, свойственная молодым самоутверждающимся нациям. Точно так же объяснимо плохо скрываемое (а часто и демонстративное) отвращение «демократов» к России и её истории:
Неудивительно, что подобное разрушение представляется им вполне созидательной деятельностью, поскольку оно воспринимается как необходимая подготовительная стадия грядущего развития – нечто вроде распашки целины или корчевания леса под пашню. Само разрушаемое россиянами общество иногда вызывает у них любопытство, но, в сущности, это чисто этнографический интерес, сбор материала для будущих романов a la Фенимор Купер. На первых порах достаточно того, чтобы аборигены не мешали освоению территории. Тем не менее её всё равно прийдется очищать от местного населения – если не сейчас, так позже. Но начать этот процесс необходимо сейчас. Разумеется, наиболее приемлемым выходом из положения является мирная депопуляция, то есть вымирание аборигенов. В таких случаях в ход пускаются традиционные методы воздействия, а именно просвещение, сводящееся к деструкции местных национально-культурных стереотипов (со времен пресловутой «гласности» такое разрушение уже осознано как стратегическая цель), товарная экспансия, а также разрушение среды обитания: лишение традиционных источников пропитания и дохода, провоцирование конфликтов и т. п.
Поэтому непонятные и внешне нелогичные экономические и социальные эксперименты «демократов» имеют вполне разумные цели и задачи. Так, разрушение русской промышленности аналогично по функциям колониальным запретам на традиционные промыслы (охоту, рыбную ловлю). То, что в России «традиционным» является не охота на медведей или подсечно-огневое земледелие, а черная металлургия и производство оружия, дела не меняет. Эти туземные занятия преследуются просто потому, что позволяют коренному населению поддерживать привычный жизненный уклад, который как раз и необходимо разрушить. Стоит обратить внимание на то, что максимально подавляются именно престижные для русских производства – несмотря ни на какие «экономические соображения». В самом деле, очевидно, что сам факт производства в России суперкомпьютеров или реактивных двигателей может играть роль фактора, препятствующего деморализации русского населения. Военный завод, производящий кастрюли и сковородки (и тем более дилдо) является подходящим символом того, что делается с русской жизнью – не с экономикой, а именно с жизнью. При этом тот факт, что на продаже оружия можно заработать несопоставимо больше, чем на сковородках, «демократами» прекрасно осознается. Но поскольку русские не должны иметь возможностей зарабатывать себе на жизнь традиционными занятиями, прекращение производства оружия только приветствуется. Конечно, те производства, которые будут создаваться россиянами в ходе освоения территории, будут всемерно поддерживаться – но это должны быть заводы россиян, фабрики россиян, выпускающие нужную россиянам продукцию. В связи с этим нужно заметить, что усиленно насаждаемая идея «фермерства» преследует ту же цель: разрушить традиционную русскую форму жизни (деревню), заменив её на хуторское хозяйство, притом чрезвычайно энерго- и ресурсоемкое, плохо приспособленное к зоне рискованного земледелия, следовательно – маловыгодное и крайне уязвимое (как для капризов погоды, так и для колебаний закупочных цен), но зато полностью зависящее от поставок колонизаторами техники, материалов и энергоносителей.
Точно так же в ход пытаются пустить дешевый спирт, табак и мануфактуру – традиционный набор товаров «белого человека» в дикой стране.
Трудность положения россиян в России состоит в том, что (постулируемое россиянами) культурное превосходство над аборигенами, без которого схема колонизации новых территорий работает плохо, на самом деле отсутствует. Русское общество отнюдь не является примитивным. Россияне попали в ситуацию, аналогичную не столько освоению американских прерий, сколько двусмысленному положению европейцев в Китае, где стандартная схема колонизации забуксовала из-за того, что местная культура была достаточно сложной и развитой. Поэтому перед россиянами встала дополнительная задача деструкции сложных культурных форм русской жизни. В современной России это приняло вид «антикоммунизма», очень непохожего на западный «антикоммунизм» и на самом деле являющегося системой тотальной критики всех существовавших до сих пор моделей устройства русского общества. В этом смысле этот «антикоммунизм» является прямым продолжением «антимонархизма» прошлого века.
В этом отношении «рыночно-либеральные» идеи, предлагаемые русским в качестве идеологии модернизации и обновления, по сути дела сводится к утверждению того, что русское общество принципиально неспособно адаптироваться к рыночным отношениям и либеральной демократии.
В связи с этим возникает интересный вопрос об истинном отношении к указанным принципам общественного устройства самих россиян. Прежде всего, большинство «демократов» не слишком хорошо разбираются в западных реалиях или даже сознательно их не приемлют. Тем не менее некий образ «Запада» в сознании «демократов» действительно присутствует и даже играет роль парадигмы. Но это не Западная Европа и не Соединенные Штаты: это некий нигде и никогда не существовавший мир, представляющий собой образ идеальной для россиян среды обитания – нечто вроде «земли обетованной» для соплеменников Моисея времен скитаний в пустыне.
Далеко не все россияне («демократы», «свои») отдают себе отчет в том, что они из себя представляют и что делают. С другой стороны, коренное население («патриоты», «наши») тоже плохо понимает, что происходит. Любопытно, что некоторое косвенное определение целей той или другой стороны уже имеет место. «Демократы» обожают разговоры о необходимости полного вымирания нынешнего поколения русских людей как предпосылки необратимости «демократических перемен». Обычно это подается как простое следствие необходимости избавиться от «пережитков проклятого прошлого», что-де невозможно при наличии в обществе значительного числа тех, кто жил в советское время и «необратимо заражен тоталитарным вирусом». (Здесь обычно приводится ссылка, всегда одна и та же, на «стратегию Моисея», водившего «избранный народ» по пустыне «доколе не умерли все, рожденные в рабстве».) С другой стороны, постоянной темой «патриотических» разговоров является вымирание русского народа: приводятся кошмарные «секретные» цифры о количестве родившихся уродов и дегенератов, сведения о демографических потерях и т. п. Депопуляция ощущается «нашими» как близкая, реальная, и даже главная опасность.
История возникновения нового народа – отдельная тема, но кое-какие предположения на этот счет высказать всё-таки можно. Прежде всего, в российской ситуации нет ничего оригинального. В Западной Европе уже происходили подобные процессы – например, Реформация была попыткой формирования нескольких новых наций, что привело к серьёзным межнациональным конфликтам (так, Варфоломеевская ночь во Франции имела характерные черты погрома, и была именно межэтническим столкновением, что современники живо ощущали). Самая динамичная и агрессивная часть новых народов была вытеснена из Европы в диаспору, в частности – в европейские колонии в Америке. В этом смысле американцы как народ возникли до появления Соединенных Штатов.
Первыми представителями россиянского этноса в России были, судя по всему, так называемые «лишние люди», всем хорошо знакомые благодаря классической русской литературе. Важно отметить, что эмоциональное отвержение «среды» (то есть народа и общества) в среде «лишних» предшествовало любой идеологической позиции, а не вытекало из неё. В дальнейшем первичная консолидация «своих» проходила в рамках формирующейся разночинной интеллигенции – протоэтнического образования, пытающегося играть роль социальной прослойки, но не являющейся таковой. Объединяющий фактор оставался тем же самым: это было чувство тотальной отчужденности от всех традиционных целей русского общества и русского государства, а также интенсивный поиск новых – «своих» – норм личной и социальной жизни. (Например, одной из таких попыток была интересная концепция «новых людей», предложенная Н.Е Чернышевским.) В результате постепенного увеличения численности нового этноса на протяжении последних полутора веков этнические россияне встречаются среди всех социальных слоев и групп, однако интеллигентское ядро этноса сохранило своё значение. Именно этим объясняется один интересный факт, часто отмечавшийся исследователями политической жизни современной России, а именно высокий статус интеллигенции и её ценностей даже среди самых необразованных и неинтеллигентных «демократов» – и ощутимое недоверие (если не ненависть) к интеллигенции со стороны самых образованных и умных «патриотов».
Вообще говоря, «демократичность» как этнический поведенческий признак, уже стала в известной мере наследуемой. В самом деле, этнически чистые россияне (например, потомки интеллигентов в третьем поколении), как правило, устойчиво воспроизводят в потомстве национальные стереотипы. С другой стороны, имеется известное число брачных союзов между русскими и россиянами, которые необходимо рассматривать как смешанные браки. (Впрочем, это не очень распространенное явление: неприятие русских россиянами и наоборот распространяется и на сексуальную сферу.) Дети от смешанных браков не могут устойчиво закрепить национальный стереотип, что приводит к метизации и тормозит этногенез россиян (поэтому в россиянской среде отношение к подобным союзам резко отрицательное).