Быть русским
Шрифт:
Быть русским
Как известно, быть русским – сомнительное удовольствие. Видимых преимуществ это, во всяком случае, не даёт. В отличие от хорошо организованных и сплочённых народов, народцев и народишек, любящих и умеющих ходить кучей, и всегда числящих себя в молодцах, а чужих в подлецах, русские совершенно не умеют кучковаться, тянуть друг друга наверх, обделывать свои делишки среди «своих», ну или хотя бы образовывать всякие полезные «землячества» и «диаспоры». Русский всегда один, даже если он среди своих. Поэтому неудивительно, что любая иноплеменная погань, только и умеющая, что нападать вдесятером на одного, представляет для несчастных русских людей проблему почти непреодолимую. В начале девяностых достаточно было десятка горячих джигитов
Впрочем, горячие джигиты с ножичками – это всё-таки крайний случай. Но ведь русских умудряются обижать не только буйные дети гор, но и вообще все кому не лень, исключая разве что дружественный чукотский народ (который, впрочем, тоже в последнее время начал национально пробуждаться, так что вскорости жди беды). Однако ж, какие-нибудь мирные с виду буряты прекраснейшим образом гнобят русских без всяких ножичков – достаточно создать соответствующую атмосферку, а потом усиливать нажимчик. Впрочем, на это можно сказать, что буряты хотя бы «у себя дома и в своём праве». Но вот вполне себе пришлые китаёзы, формально – бесправные мигранты, спокойненько открывают ресторанчики с надписью над дверью «Только для китайцев». При этом, надо заметить, китайцы во всём мире известны именно что своей сервильностью и нежеланием нарываться на неприятности.
Соответственно, русские всё время пытаются найти кого-нибудь, кто не будет их обижать. Таковые, однако, водятся только среди очень-очень маленьких и слабых – то есть тех, кто просто не в силах причинить значительный ущерб. Не случайно в России принято любить слабых и обиженных, в том числе и в «мировом масштабе»: все же прекрасно понимают, что если с нами кто и будет «водиться», так разве что парии, которых всё равно никуда больше не берут.
Интересно посмотреть, как это проявляется на «международной арене». Межгосударственная дружба с «плохонькими» была характерна что для советских, что для российских времён. Однако, «плохонькие» на то и плохонькие, что ни на что не годны. Хуже того: достаточно Уважаемым Людям (или нациям) сделать пару движений пальцем, и все наши друзья (коими мы обзавелись с таким трудом и которые обходятся нам столь недёшево) тут же, немедленно, с радостными воплями, побегут от нас подальше.
Можно, разумеется, задать сакраментальный вопрос: за что же к нам так относятся, и почему нас все обижают? Здесь возможно два варианта ответа. Первый – «если побили, значит – было за что». Засим следует бесконечное пережёвывание «комплекса вины», характерного для любого неудачника. Тот, кого часто бьют и обижают, рано или поздно начинает думать о том, что это какое-то наказание Божье за какие-нибудь грехи. Поскольку же грехов у каждого смертного, увы, предостаточно, то и поводов для терзаний тоже можно найти более чем. И дальше предаваться бесконечной резиньяции, самоумалению, и покаянию – на потеху окружающим, разумеется, ибо нет зрелища забавнее, чем дурак, расковыривающий собственные раны и бьющийся головой об пол в надежде на «прощеньице».
Надо сказать, тема «русского греха» и «русского окаянства» неизменно лидирует как в русофобском, так и в патриотическом дискурсе. Причём если первое объяснимо (поскольку врагам и мучителям русского народа по понятным [причинам] хочется представлять русских «жертвой, страдающей из-за собственных пороков»), то второе вполне парадоксально: люди, считающие себя «русскими патриотами», с мазохистским наслаждением сочиняют всё новые и новые «вины русского народа». Кажется, нет такого эпизода в русской истории, – начиная от революции 1917 года, и кончая принятием христианства и призванием варягов, – чтобы тут же не нашёлся русский патриот, который усмотрит именно в этом эпизоде всенародный смертный грех, и не назначит потомкам согрешивших строжайшую епитимью.
Поучительно сравнить эту оргию покаянства с историческим чувством других народов. Например, великолепные французы до сих пор гордятся своей Революцией, – грязной, кровавой и кошмарной, – и с удовольствием поют «Марсельезу».
Русских очень удобно ненавидеть. Опять-таки, не нужно думать, что ненавидят только плохих. То есть благородные люди, разумеется, так и поступают – ненавидят тех, кто причинил им зло, и любят тех, кто сделал им добро. Но благородных людей, как известно, мало. Подлый же человек обычно боится сильного (не решаясь окрыситься на него даже в мыслях), и срывает злость на слабом. Так, заезженный на работе мужичонка, придя домой, орёт на жену и бьёт ребёнка, благо те под рукой, а за неимением таковых – пинает кошку.
Идеология «русские всегда во всём виноваты» цветёт и пахнет пышным цветом на всём пространстве от Варшавы до Улан-Батора. На русских срывают всё зло, накопившееся от неудачной, несчастной жизни, от «демократических реформ», от «шоковой терапии», и прочего. Это, опять же, проявляется и на пресловутой «международной арене». Не стоит надеяться, что международные отношения – это сфера чистой «выгоды» и рациональных расчётов. Очень многое в этих сферах делается именно что ради удовлетворения разного рода амбиций, в том числе и вышеназыванных. Достаточно посмотреть, например, на внешнюю политику стран бывшего Варшавского блока. Как хорошо заметил один российский дипломат, «полякам доставляет почти физиологическое удовольствие хоть в чём-нибудь ущемить интересы России». То же самое можно сказать о Прибалтике: примучивание русских и изощрённое пакостничество «северному соседу» стало там чем-то вроде национального спорта.
Впрочем, и в других местах, где русская тема как бы не очень актуальна, отношение ровно то же самое. Русские эмигранты, имевшие счастье попасть в сытые и чистенькие западные страны, быстро убеждаются, что отношение к ним – именно как к русским – препоганое. Во всяком случае, с чёрными и цветными считаются больше. А то! Чёрные и цветные, заведясь в какой-нибудь цивилизованной стране, быстренько прибирают к рукам всё, что им надо. Глядишь – а у них уже лобби в местном парламенте, и вот оно уже энергично пропихивает нужные им решения. Русские же десятилетиями горбатятся на дядю, не смея и помыслить ни о каких своих правах, не в силах прийти в себя от радости, что их сюда «пустили» и «терпят». Если сравнить весёлого, наглого, разряженного в «национальное» парижского негра, красующегося и довольного собой, и тамошнего же русского, с его вечно виноватой физиономией, всё хлопочущего о какой-нибудь недостающей бумаге, которая, наконец, даст ему какие-нибудь права, чтобы серьёзно задуматься, кому там жить хорошо, а кому не очень. Пусть даже у русского будет поболее доходов.
Разумеется, всё это очень обидно. Тем не менее обида – не самая правильная реакция на обстоятельства: по пословице, на обиженных воду возят. Ребёнок, со злостью и слезами лупящий пухленькой ручкой табуретку, которая упала и зашибла ему ножку, выглядит смешно. Потому что та табуретка – кривая-косая, она падала и будет падать, и злюкаться на неё бессмысленно, потому что она деревянная. Нужно её или выкинуть, или под ножку ей что-нибудь подложить. Или хотя бы не становиться на неё лишний раз. Вот и всё.