Быт русской армии XVIII - начала XX века

Карпущенко Сергей Васильевич

III

Нравственная сторона

На войне нравственный элемент относится к физическому как 3:1.

Предварительно позволю себе небольшое отступление. Нравственное поведение и нравственная сила характера — две вещи, совершенно разные. Человек может быть безукоризненно нравственного поведения, но безо всякой нравственной силы характера, и обратно. Нравственное поведение есть дело воспитания, дрессировки; нравственная сила характера есть результат сложных условий (национальность, наследственность, обстановка, при которой действует человек). Нравственное поведение, раз оно укоренилось в человеке, сопровождает его всю жизнь: эта величина постоянная. Нравственная сила характера обусловливается массою внешних обстоятельств, может

быть доведена до наибольшего напряжения и низведена нуля: эта величина крайне изменчивая (Плевна 30 и 31 августа)^[60].

Есть одна общая черта между нравственным поведением и нравственной силой характера — что на то и другое поразительно действует пример. Существенную же разницу между ними составляет то, что нравственное поведение обнаруживается в каждом поступке действий человека, нравственная же сила проявляется лишь при особых условиях, обстоятельствах. Иногда в ничтожном, завалящем солдатике никто и не подозревает той массы энергии и нравственной силы, которую он способен проявить в момент боя, обаятельно действуя на всю часть, электризуя самые трусливые натуры. Нравственное поведение есть сторона скорей домашняя, имеющая особенную ценность в мирное время. В военное же время нравственная сила характера приобретает громадное и исключительное значение. Это единственный залог победы.

Нравственная сила характера удесятеряет физические силы человека. Оставив в стороне излюбленный пример Марафона (10 000 греков бьют 100 000 персов), напомню лишь августовские дни бешеных атак Сулеймана на Шипку или Ахал-Текинскую экспедицию как яркие примеры высокого подъема нравственных сил нашего солдата.

Установив разницу между нравственным поведением и нравственной силой характера, обращаюсь к разбору нравственного поведения солдата как к условию, необходимому для поддержания в части чинности, порядка и дисциплины.

«Если придуманы, — говорит Спенсер^[61], — различные упражнения для физических сил, то необходимо завести гимнастику и для нравственных».

Гимнастика эта в сфере казарменной жизни в разные времена носила разный характер. В каждую эпоху развития человечества господствующий дух и господствующие идеи проникают во все сферы и держатся на одном уровне, подобно воде в соединенных между собой сосудах. Этот вездесущий дух времени, волей самого законодателя, проник в темные уголки казарменной жизни, положив в основу обращения с солдатом чисто человеческие начала (воинская повинность как деятельное орудие развития и образования), отбросив все позорящие наказания, унижающие человеческую личность (шпицрутены, розги). Если современная криминалистика признает личность в самом закоренелом злодее, то подавно должно признать человеческую личность в существе, призванном охранять закон и служащем одною из самых надежных гарантий внутреннего спокойствия, порядка, внешней безопасности. Армия, еще недавно служившая местом для заклеймивших себя позором, ныне представляет кровный союз людей, исполняющих святую обязанность защищать честь и интересы отечества.

Субъективные особенности натур чрезвычайно разнообразны. Солдат как отдельная единица может быть загадкой, но рота вся вообще, в целом, представляет поверхность, на которую с полной уверенностью в успехе может действовать ротный командир. Действия эти должны стремиться к установлению такого внутреннего порядка, при котором бы удовлетворялись до мелочей все требования закона и вместе с тем не игнорировались бы законные требования человеческой природы. Раз такой порядок заведен, ротный командир может быть покоен: нравственное поведение вверенных ему людей обеспечено. В роте образуется преобладание хороших элементов, которые имеют интерес в сохранении порядка и совокупное значение которых достаточно сильно, чтобы побороть влияние вредных элементов, нарушающих установленный порядок.

Внутренняя бытовая жизнь солдата проходит между двумя противоположными течениями: с одной стороны, монашеская жизнь и тиски дисциплины, а с другой — улица с ее соблазнами и увлечениями. Раз невозможно разделить эти два течения стеною, то по крайней мере надо стараться примирить их, сохраняя достоинство солдатского звания и исполняя требования закона.

Положим, ротному командиру известно, что один из солдат его роты имеет на стороне любовницу. Солдат он трезвый, честный, умеет себя «соблюдать в аккурате». Внутреннему порядку роты не будет нанесен ущерб, если он и будет посещать ее, удовлетворяя этим настоятельную потребность молодого, крепкого организма. Но раз она его посетила или он опоздал явиться к сроку в казарму, то этим нарушением он лишается отлучки со двора, и, конечно, прямой интерес солдата будет соблюдать и охранять порядок.

Ротному командиру не требуется быть проницательным знатоком сокровеннейших тайн

человеческого сердца. Нужно лишь осмысливать требования закона и дисциплины и руководствоваться в своих отношениях к солдату законными человеческими началами не в смысле расплывающегося беспредметного благодушия, но деловыми резко очерченными отношениями.

Я не идеализирую солдата, хорошо зная, что в этой среде нередко встречаются субъекты нравственно неисправимые, но из того, что в данном обществе, есть больные, не следует же лечить и здоровых. Тут вся суть в умении прилагать чисто теоретические выводы к живым существам, в которых нельзя игнорировать присутствие нервов, сердца, половых влечений и проч.

Толкуя о поведении солдата, нельзя иметь в виду чисто абстрактное существо, изолированное от внешнего мира; такой прием может быть с успехом применен к изучению траектории в безвоздушном пространстве, но не к живому существу.

Рядом с логикой принципов (теория) существует логика фактов (практика), и если будем руководствоваться лишь логикой принципов, то можем дойти до прекрасных теоретических выводов. Например, казалось бы, что стоит лишь не давать людям водки — и пьянство прекратится, в роте водворится искомая трезвость, и солдаты, пробавляясь одним лишь чаем, утратят всякое побуждение посещать кабаки и трактиры; но, прикладывая сюда логику фактов (жизненная правда), выводы меняются: в сельском быту новобранец привык все важные моменты своей жизни (сватовство, кумовство, престольный праздник) сопровождать чаркой водки, и наше «положение о ротном хозяйстве», определив винную порцию для выдающихся моментов солдатской жизни, вероятно, имело в виду эту особенность. И в самом деле, как в день ротного праздника заменить традиционную чарку водки стаканом чая, когда у себя в деревне и бедняк в день престольного праздника последнюю копейку пускает ребром. Если и не дать солдату водки, то все равно он ее добудет, но путем контрабандным и благодаря нашему чисто теоретическому выводу может серьезно пострадать. Узаконенная выдача винной порции уже тем хороша, что это всегда составляет событие в роте, приятно нарушающее монотонную обстановку казарменной жизни.

Господин Бутовский, рисуя картину получки ротою по какому-нибудь случаю винной порции, видит тут две стороны: с одной стороны, торжественно веселый, оживленный говор и задушевное искреннее веселье, «но достаточно, — говорит он, — остаться еще несколько минут, чтобы увидеть обратную сторону процесса»: люди хмелеют, непьющие чувствуют себя угнетенными, над ними начинается глумление, раздаются обидные прозвища, возбуждающие общий презрительный хохот, в заключение появляется ворчливая и мелочная жалоба на тяжесть законных требований по службе. Мне кажется, что краски положены слишком густо. Сотни раз присутствовал я при поголовной выдаче казенного вина и, любуясь первой половиной картины, никогда не замечал второй. Во-первых, не так слаба солдатская голова, чтобы охмелеть от полчарки водки; во-вторых, терпимость в отношении других составляет отличительную черту русского человека. Вообще вторая сторона картины господина Бутовского есть скорее теоретический вывод, нежели факт, взятый из жизни. Что водка не составляет исключительного зла, в этом нас убеждает статья «О солдатских буфетах в полках 3-й гвардейской пехотной дивизии» («Военный сборник» № 10, 1883 года). «В буфетах продается водка, закуски, чай. Цифрами доказано, что солдатские буфеты не только не терпели от конкуренции городских торговцев, но и дали еще значительный доход. Значит, солдаты охотнее шли в буфеты, чем в кабаки или в трактиры, а главное — в нравственном отношении буфеты оказали хорошее влияние на нижних чинов, отвлекая их исподволь от бесцельного шатания по городу и посещения питейных заведений; по крайней мере, за все существование буфетов число нижних чинов, задержанных в разного рода увеселительных заведениях, значительно сократилось».

Если и бывает в ротах пьянство, то причина этому не внешняя, а внутренняя, психическая, и система «не пускать, запрещать» ни к чему не поведет. Сам господин Бутовский говорит: «…процент пьющих между солдатами увеличивается пропорционально количеству прослуженных ими лет». Следовательно, если бы предупредительные и карательные меры имели бы благой результат относительно уменьшения пьянства, то, конечно, количество пьющих постепенно бы уменьшилось соответственно увеличению сроков службы, — но мы видим обратное. В другом месте, говоря, что казенная порция не только знакомит совершенно непьющего новобранца с вином, но и систематически приучает его к выпивке, господин Бутовский спрашивает, «каким железным характером должен обладать новобранец, чтобы идти против общего течения». Конечно, нужно иметь недюжинный характер, чтобы идти против общего течения. Но если общее течение толково, разумно и нераспущенно, то полагаю, что пьянство стало бы единичною струею, которая непременно увлеклась бы общим потоком.