Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Клепикова Елена

— Вот именно! — возбуждается он. — Один ваш Моисей чего стоит! Он создал коррумпированное общество, когда сошел с горы с писаным законом, то есть с простым текстом, — и это после встречи с реальным богом! С неопалимой купиной, пламенеющим, но не сгорающим кустом.

Здорово я его подзавел ссылкой на нашу письменную историю.

— Если бы филистимляне были такими писучими, как евреи, и всё бы записывали, Самсон и Далила поменялись бы местами: он — злодей, она — героиня.

— Как так? — дивлюсь я.

— Главное преступление Самсона — когда он обрушивает

на себя и филистимлян их храм, — талдычит свое Стас. — Массовое убийство невинных людей да еще по политико-расовым причинам — это и есть самый что ни на есть терроризм шахидского толка. Первый в истории человечества. Шахид и есть — вот кто такой твой Самсон! Что бы ни базарили потом твои евреи, объявляя его своим героем.

— Ты прав, все упирается в то, кто пишет истории, а тем самым и Историю, — может быть, слишком гордо заявляю я. — Копирайт принадлежит не героям или антигероям, а storyteller у, рассказчику, писателю, автору. Филистимляне не оставили нам в письменной форме отчет о подвиге своей Далилы, погубившей изверга рода человеческого Самсона. По-арамейски, Шимшон.

Впервые я обгоняю его в библиоведении.

— Какое это имеет значение?

— А такое! Что как бы потом Шимшона-Самсона ни подъе**вали критики-ревизионисты вроде тебя, он навсегда останется мировым героем. История принадлежит тем, кто ее пишет. То есть победителям. Твой антисемитизм — это зависть к победителям.

— Вы победили, — признает Стас. — Но что хорошего? История, которую вы сочинили и всучили человечеству, — фальшак. А какой ценой вы победили? Стоила ли победа тех жертв, которые вы ради нее принесли? Не лучше ли было исчезнуть с лица земли, как шумеры, аккадцы, критяне, этруски, греки, римляне? Что за упрямство, ни один народ на такое не пошел, все перемешались с другими и рассеялись по белу свету. Одни вы непотопляемые.

— Так и мы рассеялись.

— Но вы и в диаспоре сохранили свое тайное единство.

— Не преувеличивай. Большинству евреев еврейство по фигу, не говоря о смешанных браках, а в Америке их большинство.

— А Израиль?

— Что Израиль? Никакого бы не было Израиля, если бы не Гитлер.

— Почему палестинцы должны страдать из-за Гитлера? Есть точка зрения, что холокост, который я, заметь, не отрицаю, — массовое самоубийство евреев.

— Ну, да. Жан-Люк Годар. Я люблю его ранние фильмы — «На последнем дыхании», «Жить своей жизнью», «Презрение», видел их еще на тайных просмотрах в России.

— Признаю, крайняк. Тем более Годар подводит под эту мазохистскую теорию меркантильную базу: евреи шли в газовые камеры, чтобы привлечь к себе внимание и, пожертвовав собой, способствовать созданию Израиля. Я с этим не согласен.

— Еще бы! Спасибо и на том.

Встаю и кланяюсь Стасу в пояс.

— Перестань поясничать, — говорит он, делая ударение на «о». — У меня еще парочка аргументов на эту всегда горячую тему.

— Всего?

— Откуда такая ровная цифирь: шесть миллионов? Кто считал? Сами евреи, которые погибли в концлагерях? И сообщили с того света?

— Вообрази, мир

был бы сейчас совсем другим, если бы эти шесть миллионов не были уничтожены.

— Мир был бы совсем другим, — повторяет Стас и, сделав в уме скорые подсчеты: — Евреев было бы в разы больше. Не на шесть, а на пятьдесят миллионов. Сколько теперь в мире евреев?

— Миллионов двадцать, наверное, — неуверенно говорю я.

— А сколько еще от смешанных браков. Половинки, четвертинки и прочие. Опять-таки породнившиеся — туда же. Помнишь, что твой Мандельштам говорил? Еврейская кровь — как уксус: достаточно одной капли.

— Гитлер считал евреем даже квартерона. По Гитлеру, еврейская примесь вчетверо сильней арийской?

— Четыре ноль в вашу пользу! — подает голос Тата.

— Нет, ты представь себе, если бы не Гитлер, в мире сейчас было бы семьдесят миллионов евреев! Страшно подумать, когда ими и так все схвачено.

Сюда бы Довлатова — тут уж он Стасу точно вдарил бы и раскроил его черепушку, силы Сереже было не занимать! И на этот раз я бы его не удерживал. Любой суд его бы оправдал! Нет, почему Сережа мертв, а Стас все еще отсвечивает, хоть и старше на три года?

В этот момент Стас мне глубоко отвратителен. Даже Тата растерялась.

— Он пьян, — говорит она.

— Что у трезвого на уме….

— Ну и что, что пьян, — кричит Стас и машет недопитой бутылкой над головой. — Гитлер свою миссию выполнил, хотя и недовыполнил: изменил мир бесповоротно и навсегда.

— Ты уверен, что к лучшему? Дело не в количестве, а в качестве. Не только демографический, но и культурный пейзаж мира был бы иным. Сама цивилизация была бы другой.

— А знаешь, что сказал Гитлер перед тем, как пустить себе пулю в рот? «Человечество навсегда будет благодарно мне за уничтожение иудейского племени». Так и есть — он сделал эту черную работу за поляков, за литовцев, за украинцев, да хоть за французов. Они это сами признают. Им бы не выдержать конкуренции с евреями.

— Американы и бритты выдерживают…

— Ты думаешь? Сомневаюсь.

— Так не уничтожил же, — возвращает нас к нашему спору Тата.

— Недоуничтожил, — поправляет ее Стас. — У вас слишком живучий ген.

— А как их всех уничтожить? — спрашивает Тата. — Гитлер что, не знал про Америку?

— Он надеялся на американских немцев. Пятая колонна. Гитлер был идеалист, мечтатель, вегетарианец. При виде крови падал в обморок.

— Хорош вегетарианец! Двенадцать миллионов убитых: половина — евреи, другая — христиане.

— Вот! Сам признаешь, Гитлер — это не только холокост. Вторую мировую нельзя сводить к одному холокосту.

— Знаешь, что про вас говорил Тойнби? — продолжает Стас. — Вы — «историческая окаменелость». Тебя взять. Ты мне по плечо. А руки-ноги — таких крошечных не встречал ни у кого.

— Коли не встречал, то делай вывод: не все евреи такие деграданты, как я.

— Ручки-ножки — какие миленькие, — наваливается на меня мощная Тата, я возбуждаюсь и задыхаюсь в ее объятиях. Почему я клеюсь к ней, имея жену, которую дико ревную? Где ее носит!