Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека
Шрифт:
P.S. Тайна любовного треугольника. Исследование-расследование
Воленс-ноленс здесь мне придется покаяться перед читателем за то, что я, возможно, ввел его в заблуждение. Может быть, и нет, но к предложенной мной версии должна быть добавлена альтернативная, чтобы у читателя был выбор. Речь пойдет о любовном треугольнике. Собственно, их было два — один у Бродского, другой у Довлатова. Фигурантами в обоих были люди творческие: два поэта, писатель и художник. Нет, это не ошибка, что в двух любовных треугольниках не шесть, как положено, а только пять человек. Два этих треугольника странным образом соприкасались. В обоих был один и тот же участник — Иосиф Бродский. Хотя играл в них две разные роли: в одном он был лицом страдательным, зато в другом — совсем
Оба треугольника — трагические. Любовный опыт для обоих — Довлатова и Бродского — был травматическим. Однако эти душевные травмы, сублимируясь, стали источником и драйвом великолепного любовного цикла, посвященного МБ — инициалы Марины Басмановой, и классного любовного романа «Филиал», где под прозрачным псевдонимом «Тася» проходит Ася Пекуровская. Две музы, или анти-музы, а ААА пошла еще дальше и говорила про Бродского, что он путает музу с б*****. Не слишком ли Ахматова была сурова к МБ и можно ли отнести это определение к Тасе? Академический вопрос. Точнее, физиологический. Не мне судить, я знаком с обеими шапочно, да и не больно интересно. Меня занимает не физиология с моральным уклоном, а психология — с психоаналитическим.
Треугольник трех «Б», как я его назвал в запретной книге о Бродском «Post mortem», можно упрощенно свести к следующему: Дима Бобышев, уступая таланту и славе Оси Бродского и весь обзавидовавшись, уломал зато его подружку Марину Басманову, хотя и уламывать, думаю, было нечего: секс — это улица с двусторонним движением, насильно мил не будешь. Настоящий мужик всегда добьется от бабы, чего она больше всего хочет. Бывает и наоборот: настоящая баба и так далее. Если женщина кому не отказывает, то это она не отказывает самой себе. А ревность — негативное вдохновение, вот Бродский и выдал с пару дюжин великих любовно-антилюбовных стишков, вместо того чтобы придушить свою герлу, как Отелло Дездемону. Опять-таки сублимация. Не о том речь, что такое хорошо и что такое плохо. А о том, к чему приводит такой вот m'enage `a trois — к великой поэзии и ранней смерти. А прикончил бы Ося изменницу — и всех делов: мог жить и жить. Пусть в тюрьме. На любовный треугольник наложился квадрат тюремной камеры, да? Нет, не мои слова, а Бродского — из его интервью Свину Биркерсту.
Моя невеста полюбила друга. Я как узнал, то чуть их не убил. Но кодекс строг. И в чем моя заслуга, Что выдержал характер. Правда, пил.Нет, Бродский не пил — он писал стихи. Убей он изменницу, поэзия лишилась бы нескольких шедевров любовной лирики. А так что получилось? Триумф и трагедия. Трагедия и триумф.
Более подробно и более серьезно см. об этом мои книги о Бродском — упомянутую «Post mortem» и будущую, юбилейную «Апофеоз одиночества». Одна вышла в 2006-м и переиздана в 2007-м в составе моей книги «Два шедевра о Бродском», а другая должна выйти в составе сериала «Фрагменты великой судьбы».
Куда менее известен, а тем более изучен любовный треугольник, в котором были задействованы Сергей Довлатов & Иосиф Бродский & Ася Пекуровская. Я уже затрагивал его в этой книге, но по касательной и скорее с точки зрения Бродского, а герой этой книги — Довлатов. Вот почему придется несколько сместить акцент в его сторону:
Du c^ot'e de chez Dovlatov.
Я уже писал, что наши с Сережей прогулки были по преимуществу мужскими, когда мы вышагивали по 108-й улице, главной эмигрантской магистрали Куинса, угол которой с 63-й Drive переименован теперь в честь Довлатова. Можно и так сказать, что мы с Довлатовым ходили по будущей улице Довлатова. Соответственно, и разговоры наши были по преимуществу мужскими. Не то чтобы трепались только о бабах — отнюдь. Америка и Россия, литература и писатели, рестораны, автомобили, кино — да мало ли, хоть сплетни.
Тогда, помню, болтали о женщинах. Я уже приводил этот наш треп, а теперь вынужденно
Меня повело на неизбывно актуальную для меня тему дефлорации, и — вот, только сейчас вспомнил — я процитировал Бродского:
Я знал ее такой, а раньше — целой.
— Не пришлось, — сказал Сережа.
Тогда я назвал имя женщины, которую Сережа любил в юности.
— Это она меня скорее дефлорировала, — ответил Сережа и пожаловался, что в лучшем случае он у женщины второй.
— Это что! — сказал я. — Куда хуже, когда не знаешь, первый ли ты. Вот это незнание и шизит больше всего.
Вот тогда, чтобы уйти от излишнего серьеза — что-то его мучило тоже, — он и сказал про подслушанный им девичий разговор по международному телефону, а потом уже перенес в свою книгу:
— Тут совсем нет мужиков! Многие девушки уезжают, так и не отдохнувши!
— Несолоно е*****, — ввернул ему в тон.
Сережа прыснул в кулак, но потом, продолжая смеяться, сказал:
— Грубо. — И тут же добавил: — Грубо, но точно.
Потом мы долго еще рассуждали о сексе, о ревности, о любви. И о том, как трудно женщину удовлетворить.
— Не только физиологически, — сказал Сережа.
— Я имел в виду уестествить, — уточнил я.
Слово прижилось, мы еще немного побросали его друг к другу, как мячик.
— Не можешь уестествить, так хотя бы возбуди, — сказал Сережа.
— Не можешь уестествить, так хотя бы рассмеши, — сказал я.
— Это нам запросто! — обрадовался Сережа.
Тут он снова заговорил о женщине, которую Бродский, уже после смерти Довлатова, в своем эссе о нем назовет «коротко стриженной, миловидной крепостью», — они оба осаждали ее. Это было еще до роковой — ну ладно, судьбоносной — встречи Бродского с Мариной Басмановой, и, кто знает, может, никакой тогда femme fatale в его жизни не было бы, хотя кто знает — опять это релятивистское и гипотетическое «кто знает»! — какая из этих женщин больше подходит на роль негативного импульса для гения: самовлюбленная фригидка (шире, чем в медицинском смысле) или интровертка-ледяшка? По-любому, у обоих — Довлатова и Бродского — была неразделенная любовь, которая, однако, и послужила не просто сюжетным драйвом и творческой подкормкой, но по принципу компенсации, а по Декарту — творческим толчком, а после без надобности, все и так завертелось. Ну да, той самой антимузой, которую Анна Андреевна, раскрывая эвфемизм, как Сталин псевдоним, именовала б*****.
Лицом к лицу лица не увидать? У каждого свой вкус? Для слуг и жен нет великих людей?
Упростим (за вычетом слуг) и обобщим (вместо жен — женщины) эту формулу, как это сделал Хосе Ортега-и-Гассет, с его помощью. Цитирую его чудесные — не хуже, чем у Стендаля — «Этюды о любви»:
«Гениальность отталкивает женщин. Кто знает, не таится ли глубокий смысл за этой неприязнью женщины к самому лучшему? Быть может, в истории ей и предназначена роль сдерживающей силы, противостоящей нервному беспокойству, потребности в переменах и в движении, которыми исполнена душа мужчины. Если взглянуть на вопрос в самой широкой перспективе и отчасти в биологическом ракурсе, то можно сказать, что основная цель женских порывов — удержать человеческий род в границах посредственности, воспрепятствовать отбору лучших представителей и позаботиться о том, чтобы человек никогда не стал полубогом или архангелом».
Круто сказано, да? Предвижу не только ликование моих мужеских читателей, но и возражения со стороны женских. Ну, само собой, природа отдыхает на детях гениев, а от спермы нобелевских лауреатов пошли вполне заурядные отпрыски. О нашем нобельце — молчок, хотя, конечно, Андрею Басманову куда как далеко до Иосифа Бродского — дальше некуда. И прочее, и прочее. Да мне и самому есть что возразить любимому автору, но разве в том дело? Ортега-и-Гассет приводит в качестве примера Наполеона, которого не любила ни одна женщина, и Жозефина озвучила их мнение на словах и в деле, перетрахав чуть ли не всю его победоносную армию. (Конечно, преувеличиваю, хотя кто знает?)