Бывшая моего брата. Я ненавижу ее...
Шрифт:
— Ты и есть моя проблема.
Я больше не вижу лицо Айдарова, зато бывший со своими ухмыляющимися дружками прямо на виду, ведь они стоят на ступенях, словно нарочно демонстрируют свое численное превосходство. Но, похоже, появление Хакима все-таки сбивает их планы. Он последнее, что отделяет их от цели, которую они преследовали. И, судя по всему, отступать не собираются. Потому что в следующее мгновение Завгородний бросается на Хакима.
Взвизгиваю и тут же прикрываю дрожащими пальцами распахнувшийся в изумлении рот, когда Айдаров уворачивается и, схватив Завгороднего за грудки, впечатывает того в стену.
— Тебе пиздец будет, — шипит Костик
В животе скручивается тяжелое напряжение, грозящее подступить к самому горлу, но я ничего не могу с ним поделать, и в полнейшем оцепенении продолжаю наблюдать, как Айдаров отпускает Завгороднего и позволяет ему с глухим стоном завалиться к своим дизайнерским ботинкам, на фоне которых Костик смотрится пятном грязи.
— Ты… гребаный псих, — пыхтит он, сжимая рукой явно сломанный нос — кровь струится сквозь его пальцы.
В глубине души часть меня испытывает жалость при виде истекающего кровью Костика, но эта часть находится слишком глубоко, чтобы я позволила ей затуманить мне мозг. Завгородний мудак, и сломанный нос — меньшее, чего он заслуживает. Особенно после того, как этот ублюдок предложил отдать меня в уплату долга. И я даже не хочу гадать, позволил бы он этому случиться или все же лишь блефовал. Потому что ответ очевиден…
— Ладно тебе, чувак, остынь… — бубнит как сквозь слой ваты.
— Они трогали тебя? — рокочущий низкий голос Айдарова вытягивает меня из ямы оцепенения, и, проморгавшись от скопившихся слез, я наконец отрываю взгляд от бывшего и нахожу бесстрастное лицо Хакима.
По инерции мотаю головой. Мое дыхание резкое и в то же время глубокое. Отчасти я сказала правду. Прикасался ко мне только Завгородний. Но у парня в красной толстовке остался мой телефон. А еще у него есть нож, наверное, поэтому я не решаюсь сказать обо всем Айдарову. Не хочу, чтобы его жизни что-то угрожало.
И все же мне не удается предотвратить то, что происходит в следующее мгновение.
Дружок Завгороднего — тот самый, в красной толстовке — оказывается рядом с Айдаровым так быстро, что тот не успевает отреагировать на движение и получает удар в лицо. А затем парень достает нож и, ловким движением руки раскрыв его, делает выпад в сторону Хакима…
Воздух застревает в горле подобно раскаленному лезвию, и я позволяю стене поддержать меня, чтобы не упасть от шока.
Айдаров хватает ублюдка с ножом за шею, а затем впечатывает лицом в стену, позволяя глухому шлепку прокатиться ознобом по моим конечностям. Второй парень уже сомневается, стоит ли присоединяться к драке, с его конституцией даже не стоит и пробовать, разве что исподтишка, однако Айдаров хватает его за капюшон и рывком дергает на себя, второй рукой обхватывая за обе щеки.
— Я даю тебе шанс убраться отсюда. — Тот судорожно кивает, часто дыша через нос. — Но твои дружки останутся со мной.
После этого Хаким швыряет его вниз по ступеням и парень, спотыкаясь, убегает прочь.
На мгновение повисает тишина, которую нарушает лишь клацанье пальцев Айдарова по экрану телефона и приглушенные стоны Завгороднего и его дружка. От тяжело вздымающихся плеч Хакима я перевожу взгляд на два лежащих тела, и стоит только тому, в красной толстовке, попытаться подняться, как ударом ноги Айдаров тут же лишает его этой возможности.
От
— Иди домой, Алевтина.
— А ты? Я не…
Я замолкаю, когда встречаю его строгий взгляд, в котором все еще вижу гнев. И, судя по всему, Айдарову требуются усилия, чтобы сдержать его. С этой его стороной мне еще не доводилось встречаться. И надеюсь, я вижу ее в первый и последний раз.
— Мне не нужна твоя помощь, — бесстрастно. — А теперь давай. Поднимайся к себе и свари два кофе. Я приду, когда закончу с ними.
Сердце вмиг застывает во льду страха, и я в ужасе распахиваю глаза.
— Ты ведь не собираешься…
— Убивать? — Айдаров выпускает насмешку, покачивая головой. — Нет, я не собираюсь этого делать. А теперь иди домой. Губы уже синие.
На мгновение меня обескураживают последние слова, я даже раскрываю рот в беззвучном аханье, но, не зная, как на них реагировать, собираю в кулак остатки сил и заставляю себя сдвинуться с места. Сейчас, когда шок постепенно отступает, меня снедают иные ощущения. Усталость. Я даже удивлена, что мои окоченевшие от холода ноги слушаются меня. Однако я начинаю чувствовать что-то еще. Что-то, что плавится, как горячий свинец, разлитый по венам. Ведь как бы я ни отталкивала мысль о том, что впервые была нескончаемо рада столкнуться с Айдаровым, не получается. За жалкое мгновение он подарил мне то чувство защищенности, в котором я так нуждалась. А теперь я ощущаю себя отравленной этим. С каждым шагом жалость к себе все сильнее бьет по горлу тугим приливом горечи, но я борюсь с желанием заплакать. Точно так же, как и борюсь с мыслями о том, зачем он вернулся. Что бы там ни было в его голове, я не хочу об этом знать.
Услышав стон Завгороднего, останавливаюсь в полушаге от следующей ступени, а потом и вовсе разворачиваюсь и опускаю взгляд вниз, рассматривая на противоположной лестничной площадке склонившегося Айдарова. Он сжимает окровавленные щеки Костика и говорит обыденным тоном:
— Если ты еще раз приблизишься к Алевтине... — Он, видимо, что-то делает, потому что я слышу жалобное хныканье Завгороднего.. Не в силах выносить это, отшатываюсь от перил и заставляю себя как можно быстрее подняться на свой этаж.
Я не хочу и не собираюсь жалеть недоноска, в конце концов, не Айдаров, так кто-нибудь другой вправил бы ему мозги, если там, конечно, есть что вправлять. В любом случае с образом жизни Завгороднего это лишь вопрос времени.
Однако быть обязанной Айдарову мне тоже хочется меньше всего. Разумеется, я благодарна ему, но какие бы ни были у него намерения, мне не нравится такое положение вещей. Это ставит под угрозу все мои установки, которые я с таким трудом вбила в свой мозг.
И у меня есть весомые основания для переживаний. Ведь я не хочу, чтобы Айдаров приближался ко мне по одной простой причине. Я не доверяю ему. Не после того, как он использовал мое тело, а потом отослал из офиса за ненадобностью, словно я вещь. Не после того, как он яро отговаривал меня не устраиваться в фирму к Гапонову. Что, если его сегодняшнее странное поведение лишь следствие личных побуждений? Я не могу этого исключать.