Бывшая принцесса

Киселева Мария

Мы летим около четырех часов. По наушнику постоянно раздаются приказы, но меньше половины из них на английском. Я заставляю себя успокоиться и не думать о том, зачем я туда лечу…потому что возможно, это будет задокументированное безжизненное тело Николая. Меня бросает в дрожь, я не взяла с собой таблетки. Неважно.

Говорят о высадке.

Вук в другом вертолете, так что не вижу лица мужчины, когда он переходит на частную линию, чтобы говорить со мной.

— Я проверил некоторые данные и опросил людей. Остров Грома неприступен,

не считая парочки брешей в процессе легализации бизнеса. Это была ты. — его грубый акцент усугубляет ситуацию — Я вытащу его, но не для того, чтобы ты прикончила его повторно.

— Когда я увижу, что Николай и другие русские свободны, то исчезну, обещаю. — тишина — Бранкович?

— Добро. Конец связи.

Как я должна продолжать сидеть на месте, когда другие вертолеты уже приближаются к постройкам Рабаха и открывают огонь?

Джек смотрит на меня тяжелым взглядом.

— У меня плохое предчувствие. — практически читаю по губам.

— Проработай их с психологом, неженка. — затягиваю хвост туже.

Трясу ногой, но быстро собираюсь. Наш транспорт кружит у построек песчаного цвета. Если бы не закат и его тени, сложно было бы понять, что под нами есть хоть что-то, крыши сливаются с песчаной землей.

Сердце скрежечет от команд и рядов выстрелов в наушнике.

Я не знаю, сколько проходит времени, когда мы идем на снижение. Впиваюсь руками в застежку ремня, чтобы как можно скорее из него выпутаться. Все внутри болезненно сжимается. Может, я зря это сделала? А если он действительно…

Мы не на главной базе Рабаха, по предварительным подсчетом мертво тридцать албанцев. Я даже не считаю в уме, сколько придется за это отдать. Только чуть не падаю на сухую землю, когда вижу знакомых солдат. На них достаточно синяков, не так много крови, но вроде нет переломов, они все могут идти самостоятельно.

— Господь Всемилостивый, миссис Громов. — говорит какую-то хвальбу на русском Валентин.

Тот самый парень, воспитывающих своих братьев в одиночку. Я это исправлю…то есть я заглажу вину, смогу как-то помочь…

— Глава сказал, что вы погибли.

Он буквально сносит меня с ног. Валентину девятнадцать, он выше меня на полторы головы, пусть и довольно тощий. Обнимать его странно, но я даже на мгновение забываю о своей цели, понимая, что это последние мгновения, когда он не знает правду.

— Где Николай?

— Его увели раньше остальных. — отвечает другой.

Они искренне рады, что я жива, считают, что я едва ли не освободительница…

— Мы обыскали весь периметр до последнего загона. Ника нигде нет. — дублирует сербское сообщение Вук.

Русских и сербов ведут в вертолет с медперсоналом, пока я некоторое время хожу от хвоста до начала транспорта, а затем иду к постройкам.

— Мисс МакГрат.

— Периметр зачищен, так что оставь меня. — отмахиваюсь от одного из своих телохранителей.

Сербские военные не обращают на меня внимание, я пытаюсь особо

не смотреть по сторонам, пока мое внимание не привлекает крупная металлическая балка. На ней следы царапин на уровне моей груди, кровь и что-то прилипшее. Я едва касаюсь трубы, как тихо вскрикиваю — настолько она обжигает. Металл не успел остыть после зноя, а крошечный прилипший кусочек…кожа. Смотрю на основание трубы. заметив, что она расшаталась. В такой почве это не удивительно, но неровность слишком глубокая. Я сразу оглядываюсь, замечая амбар, который наверняка проверили в первую очередь. Ладно, Квин, это просто интуиция, ты ничего не теряешь.

Проявляю некоторую выдержку, переступив труп, а затем захожу в открытый амбар. Рассматриваю каждую деталь, пока не нахожу иглу в стоге сена…точнее металлическую ручку среди неплотного ряда сена для скота.

Не брезгую, когда пинаю и убираю руками траву, а затем с огромным трудом открываю деревянный люк. Наверное, мне не стоило это делать в моем положении.

Я оглядываюсь к двери амбара, чтобы позвать кого-нибудь из солдат, но никого не замечаю, так что только кричу:

— Эй!

А сама спускаюсь по темному входу. При мне телефон, но фонарик не пригодился. Дальше на потолке комнаты куча дырочек, через которые проступают остатки сильного солнечного света. Такое чувство, что сооружение вот-вот развалиться, и его построил ребенок как свою тайную комнату. Металлическая труба — единственный источник кислорода, который делает воздух настолько горячим, что после минуты нахождения здесь, легким больно.

Я бросаюсь вниз, падаю на колени к сидящему у стены телу. Оно сырое от пота, сухие губы открыты, лицо красно-розовое. Раненые руки обвязаны металлической проволокой.

— Николай…

Я вижу, что он жив. Грудь часто и высоко вздымается, она прикрыта частями черной футболки.

Кажется, что я покалечу его, если притронусь, но все же касаюсь его щеки. Темные глаза резко открываются, отчего я едва не отшатываюсь.

— Блядские галлюцинации. — хрипит он.

Мне нужно срочно его освободить, отвести к медикам, дать воды. Начинаю с силой раскручивать проволоку на его руках.

— Нет. — качаю головой — Нет, это я. Тебя вытащат отсюда. — слышу вдалеке голоса и зазывания в эту сторону.

— Тогда прикончи меня. — снова закрывает глаза и запрокидывает голову.

— Ты нужен своим людям. Анне. Тебя подлатают, милый.

Слезы бесконтрольно текут по щекам.

— Плевать. Возьми в руки нож, закончи что начала.

Он кивает в направлении другого угла. Там ничего, он еще что-то бормочет.

— Ты жив. Тебя вылечат, вернешься домой. — звук шагов по лестнице — Все будет хорошо. Ты жив. — последний раз провожу пальцами по его подбородку — Ты будешь жить.

Я вжимаюсь в стену, когда двое солдат заканчивают освобождать руки Николая. Один дает ему воду, помогает подняться. Но упертый Глава хватается за стены — не дает себя нести.