Бывшая сводного брата
Шрифт:
— Мира, успокойся, — тихий и слабый голос Максима отзывается болью в сердце.
— Прекрати истерить! — жёстко отрезает Маша. Несколько раз молча открыв и закрываю рот. Не ожидала от нее ничего подобного. — Вы поговорите! А затем он отправится в отделение. Все понятно? — сурово смотрит на меня.
— Да, — бурчу недовольно. В голове зреет совсем иной план.
— Максим, — обращается с белому словно молоко парню. — Я тебе разрешаю рассказать ВСЕ, — делает упор на последнем слове.
— Уверена? — спрашивает.
— Расскажи, — говорит уже мягче. — Ей следует знать правду
— А как же… — начинает задавать вопрос.
— Его я беру на себя, — заверяет Ольховского и отходит в сторону, показывая тем самым, что дискуссия с ее участием окончена.
Подхожу к скамейке, сажусь. Максим подъезжает чуть ближе.
— Мира, прости, что был резок, — старается говорить со мной спокойно, но я вижу насколько тяжело ему даются эти слова. — Маша права, нам нужно поговорить.
— Ты уже мне все сказал, — ухмыляюсь печально. — Что-то изменилось за те несколько минут, что прошли?
— Да, — кивает. — Я многое не знал.
— А тут пришла Маша и все рассказала, — каждое слово пропитано болью. — Ей ты поверил, мне нет. Ее ты выслушал, меня прогнал. С дорогими людьми так не поступают.
— Выслушай, а потом принимай решение. Хорошо? — спрашивает с надеждой.
— Тебя нужно возвращать в отделение, — пытаюсь перевести тему. Вернуть максима гораздо важнее, чем выяснение отношений.
— Сначала мы поговорим, — продолжает настаивать.
— Нет! — я тоже умею стоять на своем. Поднимаюсь со скамейки, беру ручки инвалидного кресла, начинаю катить в сторону больничного здания.
Одно дело хотеть его отвезти и совсем другое попытаться это сделать. Толкаю кресло вперёд, оно не едет. Прикладываю больше сил. Все равно на месте стоит.
— Прекрати дурить, — кладет свою руку поверх моей. — Ты меня не сдвинешь с места. Сил не хватит.
— Ну конечно, — пыхчу, прикладываю неимоверные усилия, сдвигаю кресло на целый сантиметр. — Блин, — сдаюсь. Не смогу.
— Я не знал, что у тебя ребенок от Яра, — принимается оправдываться. — Догадывался, конечно. Но не знал.
— Судя по всему, для тебя это многое меняет, — произношу не пряча печали. — Раз прогнал и не дал договорить.
— Там Ярослав был, — говорит.
— Где? — не понимаю.
— В туалете, который находится в моей палате, — виновато признается. Мои брови подлетают наверх.
— Ты сейчас говоришь совершенно серьезно? — не верится, что все настолько легко.
— Да, — заверяет. — Мне все равно, что у тебя есть ребенок, — произносит с жаром. — Точнее не все равно, но это не важно. Твой сын ни в чем не виноват. Да и ты сама не виновата, — начинает нести какую-то чушь. — Голова раскалывается, — потирает виски. — Соображаю с трудом. Не принимай на свой счёт, хорошо?
— Хорошо, — киваю. — Поехали в отделение, — прошу его. — Там договорим.
— Нет. Туда не хочу, — вот же ж…Упрямец! — Давай начнем разговор с начала?
— Давай, — соглашаюсь. — Все равно другого выбора не дашь.
— Не дам, — слабо улыбается. А у меня от этой улыбки мурашки по коже и сердце сборит.
— Несколько лет назад моя мама вышла замуж за Ольховского, — начинает рассказывать. — Когда они познакомились и завязали отношения,
— Почему? — мне становится интересно.
— Потому что он вор и обманщик, — пожимает плечами. — Ничего хорошего от его присутствия в проектах нет.
— Откуда такая уверенность? — не понимаю.
— Он подставил моего родного отца, — признается. — И множество других людей. На счету Ольховского-старшего множество испорченных жизней.
— Как ты допустил, чтобы твоя мама вышла за него? — ахаю.
— Меня никто слушать не стал, — пожимает плечами. — Богдан Глебович умеет пустить пыль в глаза. Да и ухаживает он очень красиво. На это все она повелась.
Ему сложно говорить, сил не хватает, душу рвет на части из-за того, что не могу помочь. Молчать выходит с трудом. Вопросы все равно вырываются. Слишком странные поступки у людей.
— Потом вышло так, что мне пришлось засунуть свою гордость в одно место и все равно переехать, — ухмыляется. — Но это отдельная история.
— Понятно, — тихо говорю.
— Вячеслав Михайлович вышел на меня, когда я поступил в университет, — продолжает говорить. Слушаю затаив дыхание, информация слишком ценна. — Он узнал, что тебе грозит опасность, но никак не мог понять какая именно. Поэтому он обратился ко мне за помощью, чтобы я присмотрел за тобой. Сначала я просто выполнял его просьбу, а потом… — нежность в голосе, тепло во взгляде. Максим открывает мне свое сердце. — Потом понял, что влюбился в тебя. Но я слишком сильно погряз в шпионских играх. С одной стороны Ольховский, с другой — твой отец. Яр ещё начал чудить. А потом и вовсе посмотрел видяху, что дал Молот и у меня сорвало крышу. Я навалял тогда всем и свалил из дома. Как ни странно, Ярослав отправился следом за мной.
— Да ладно?! — вырывается из меня до того, как успеваю подумать.
— Ага, — кивает довольный. — Прикинь! Ему тоже надоели отцовские замашки. Он протестовал как мог и докатился до дурных компаний, запрещенных веществ и прочей дряни. Понял, что оказался на грани и вот-вот уничтожит себя. Поэтому после той взбучки, что я ему устроил, свалил вместе со мной из дома. Сказал навалять ему ещё раз, если снова будет становиться гавнюком.
— Ты Яра обо что-то сильно приложил головой? — из груди вырывается смешок.
— Не пришлось, — улыбается. Начинает расслабляться. — Сам одумался.
— Уверен? — что-то я сомневаюсь, чтоб Ярослав смог так легко и просто измениться.
— На все сто! — заявляет безапелляционно.
— Тебе виднее, — пожимаю плечами. — А что было потом?
— Потом мы жили у Молота, — продолжает делиться подробностями. — Его, кстати, Женя зовут. И он тоже тебя спасал.
— Это я уже поняла, — поджимаю губы. — Все вокруг меня спасали, а я… — вздыхаю.
— Мира, не вини себя, — подъезжает ближе, кладет свою руку поверх моей. — Я сознательно вывернул руль. Твоя жизнь всегда будет дороже, чем моя, — смотрит прямо в глаза. От его взгляда дрожь пробирает, столько в нем силы и… тепла.