Бывший. Цена твоей любви

Макова Марта

Выбежав на берег, понеслась вдоль него, перепрыгивая по камням и огибая чахлые кусты кемрека и колосняка. Нежная кожа ступней, отвыкшая от ходьбы босиком, горела. Сухие колючки и мелкие камушки впивались в подошвы ног, оставляя царапины и ранки.

Дорогу мне преградил забор из сваренной толстой арматуры. Жители посёлка отгородили свою территорию от посторонних, нежданных посетителей. Вместе с рельефом высокого берега забор спускался к воде и уходил в неё метров на пять, не давая возможности обогнуть его по суше или прибрежным валунам, торчащим из воды.

Держась за ржавые прутья арматуры, медленно и осторожно, чтобы

не подвернуть на камнях ногу, спустилась к морю. Протиснуться между частыми прутьями я не могла, оставалось только оплыть забор по воде, и дальше ищите меня, как ветра в поле.

Октябрьским морем меня не напугать. Вода, конечно, уже прохладная, но не настолько, чтобы сводило судорогой мышцы. Я входила в неё медленно, поскальзываясь на подводных валунах, аккуратно прощупывая ногой место, на которое вступала. И как только вода достигла бёдер, присела, опустилась в неё полностью, оттолкнулась от камня под ногами и поплыла.

Пускай ищут меня в своём элитном посёлке, где за каждым высоким забором богачи прячут от чужих глаз личную жизнь и семейные тайны.

Мне там не место. Хватило одного раза. И это просто чудо, что осталась жива. Четыре потерянных года и искалеченные душа и тело, погибший ребёнок, вот что мне принесло знакомство с Борисом. Слишком высокая цена за его любовь.

Кто же знал, что возвращение домой будет таким болезненным и трудным. Во всех смыслах. Ещё никогда знакомая дорога до города не казалась мне такой бесконечной и жестокой. Узкая тропинка между камней и скал всё вилась и вилась вдоль берега и никак не хотела заканчиваться. За каждым валуном или поворотом мне грезился конец пути – дикий пляж на окраине города, за которым начинались частные дома. Но всякий раз мои ощущения и память обманывали меня, и за следующим поворотом снова был скалистый берег.

Разодранные ладони щипало, разбитые в кровь ноги горели огнём и подкашивались. Я кусала губы, стонала, но шла. Знала – нужно ещё немного потерпеть, и я смогу обнять маму и брата. И когда показались первые крыши домов, заплакала от облегчения.

Вот только появится средь белого дня в таком виде, в рваном платье, лохматой, босой, со сбитыми в кровь ногами, на родной улице нельзя. Вообще, не нужно, чтобы мне увидел кто-то из соседей. Придётся дождаться темноты.

В старом, заброшенном лодочном сарайчике на краю дикого пляжа, ужасно пахло. Пол был усыпан битым стеклом и мусором. В дальнем углу валялся рваный матрас. Жуткий, весь в непонятных пятнах. Я свернула его в несколько раз, выбрала самое незапачканный кусочек на нём и села. Поджала ноги, чтобы занимать как можно меньше места, уткнулась лбом в колени и заплакала. От усталости, от боли и разрывающего сердце разочарования и обиды.

Ещё сутки назад мы дурачились с Леоном. Складывали вещи в чемоданы, собираясь в дорогу, попутно кидались ими, отнимали друг у друга и целовались.

Игра быстро переросла в страсть, нежные поцелуи в горячие, брошенные вещи так и остались лежать на полу, а мы оказались на кровати. Разгорячённые беготнёй, игривым поединком и шуточной борьбой, целовались как одержимые, ласкали друг друга в каком-то неистовом порыве, словно это была наша последняя близость.

Может, мы бессознательно чувствовали, что это наш последний день? Чувствовали, но не поняли, не придали значения?

Сейчас, сидя в полуразвалившемся сарае, продуваемом морскими

ветрами, я ревела, прикусив тыльную сторону ладони, чтобы не начать выть во весь голос.

Ещё утром я не могла представить своей жизни без Леона. Теперь понимала, что его больше никогда не будет рядом.

Если бы даже Леон смог переступить через моё прошлое и нашу связь с Борисом, то я никогда не могу простить его брата и Диану. Между мной и Леоном стена высотой до луны – его семья.

Платье давно высохло, раны на ногах перестали болеть, только тихо ныли и пощипывали, но легче мне не становилось. Я тряслась в ознобе, почти не чувствовала рук и ног. Натянув рваный и обтрёпанный подол на колени, и обхватив их руками, я медленно раскачивалась, пытаясь согреться.

В животе и груди смерзался ледяной ком боли и отчаяния. И только мысль, что скоро увижу родных, не давала мне окончательно расклеиться. Нужно потерпеть, уже почти стемнело. Ещё немного, и я могу выползти из своего ветхого и продуваемого октябрьскими ветрами убежища и бежать домой.

Когда, наконец, достаточно стемнело, я выбралась из сарая. С трудом разогнула затёкшее и замёрзшее тело, и, стуча зубами, побрела в сторону человеческого жилья.

В полной темноте медленно брела вдоль кромки воды. Снова нещадно болели израненные ступни. Подсохшие корочки лопались и кровоточили. Каждый шаг давался с большим трудом. Наконец, начались дома, и я свернула с открытого морским ветрам пляжа в тепло узкиих переулков. Постанывая и шипя от боли, плелась по знакомым улицам, стараясь держаться в тени заборов и деревьев.

Когда вышла на родную улицу и увидела знакомые дома, невольно прибавила шаг. И, уже не обращая внимание на боль, почти бежала к дому, до которого оставалось совсем чуть-чуть.

Вот обшитый белым сайдингом дяди Матвея и тёти Аси Каширских, следующий – вредного бурчуна и склочника деда Рыкова, а ещё через два – наш!

Знакомые заборы, калитки, ворота. Тёплый свет из окон соседей, казался мне самым прекрасным, что я видела. Он согревал меня теплом, приветствовал, радовался моему возвращению.

От набежавших слёз картинка размывалась, я всхлипывала, размазывала влагу по щекам и быстро, как только могла, ковыляла к родному забору из плотно сбитых, крашеных досок с калиткой, со старой кованой щеколдой. Спешила к ней, мечтала услышать её звонкий стук, но наткнулась на высокий металлический забор, за которым, вместо нашего уютного домика, покрытого старым, цветущим шифером, красовался новый двухэтажный дом с оранжевой черепичной крышей.

Среагировав на моё движение, загорелся фонарь над воротами. Я стояла в пятне жёлтого света и близоруко щурилась, пытаясь за пеленой слёз рассмотреть новую табличку с адресом. Буквы и цифры расплывались в мути слёз и не хотели складываться в чёткую надпись.

В какой-то момент мне показалось, что мой мозг сыграл со мной очередную извращённую шутку. Мне всё померещилось, приснилось: Леон, солнечные виноградники, наша любовь, дом его родителей, моя вернувшаяся память. И я не в своём родном городе, не на своей улице, и здесь никогда не стоял дом, построенный моим отцом для своей семьи.

Я снова, как в первые дни после выхода из комы, блуждала в потёмках сознания, ища ответы на простые вопросы. Кто я? Что происходит? Где я, на этом свете, или уже на другом? Мне всё кажется, всё вокруг не настоящее?