C-dur

Ефимов Алексей

Моисеев доволен. Он улыбается. По-настоящему. Не морщит губы в усмешке. Кажется, он удивлен? Что он чувствует? Что в его взгляде? Время покажет, кто прав, кто – нет. Дай Бог, чтобы это был Витя. Они в одной лодке; если утонут, то вместе, поэтому, как бы ему ни хотелось, чтобы Витя ошибся, он не может так думать. Решение принято. Он должен сделать все от него зависящее, чтобы лодка плыла, а не села брюхом на мель.

Он взял лист с перечнем встреч.

Через полчаса придет Ира Киреева, начальник отдела маркетинга и рекламы, и. о. коммерческого директора. Пока Белявский нежится в Турции, она за него трудится. С мистером Б. все ясно. Спекся. Слишком некомпетентен, слишком много вопросов. Ира его сменит – так они с Витей решили. У Иры активная жизненная позиция, быстрый ум, жизнелюбие. Она разведена. Сыну

семь лет. В свободное от работы время она прыгает с парашютом и ездит на горных лыжах по черным трассам. Морально она готова. Ей душно в тени Белявского. У них перманентный конфликт. Должен остаться кто-то один, и это будет не Дима.

Хочется кофе. Ночью почти не спал. Думал. Крутятся в голове планы, идеи, решения, чувствуешь сонную радость («утром надо обдумать»), а утром, если и вспомнишь, все окажется чушью. Менделеев увидел во сне периодическую таблицу элементов, Кит Ричардс услышал рифф «Satisfaction», ныне очередь Саши. Вдруг что-то придумает – нечто такое, что вытолкнет их в стратосферу? Лучше б писал ночью песни, как в юности. Песни не пишутся, пробовал.

Встав с кресла, он взял со стола бумаги и прошел в комнату отдыха. Он сделал кофе в кофе-машине. Не стал звать Оксану, прерывать тихое одиночество. Сев на диван, он взглянул на подвесной потолок – пожалуй, впервые за эти годы. «Сколько там пыли и грязи – за чистой ровной поверхностью? Лучше об этом не думать, а жить с тем, что видишь. Так проще и легче. Если дашь волю воображению или, тем паче, заглянешь – от легкости и наивности не останется и следа. С иными людьми так же: они носят маски, модные платья, пользуются парфюмом, они чистые, добрые и улыбчивые, но если ткнешь пальцем в их глянцевую обложку, намеренно или случайно, то из темного нутра столько вывалится, высыплется и вылезет, что не рад будешь, что ткнул. Дырку тут же заклеят, но ты всегда будешь помнить о том, что видел там, внутри, за гладкой внешней приятностью.

Он взял служебку Белявского. Здесь все предсказуемо – сделан вывод о том, что выгодней работать с агентством, чем брать в штат собственного дизайнера. Есть цифры, все как в аптеке. Крепко держится Дима за «Color city», за уши не оттащишь. Безопасность ничего не нашла. Ладно, временно запаркуем. Вернемся к вопросу после ухода Димы.

Следующая служебка была от административного директора, с общей сметой на празднование дня компании. Восемь лет прошло, даже не верится. Через три дня, в пятницу вечером, он скажет со сцены несколько слов коллективу. Мы вместе. Это наш день. Ешьте, пейте, радуйтесь. Восемь лет назад мы начали и сегодня можем по праву гордиться тем, что мы сделали. Мы не останавливаемся на достигнутом, мы движемся только вперед.

Он скажет это от чистого сердца и не скажет лишь об одном: он знает, что сила отталкивания однажды разрушит их союз с Виктором Моисеевым. Они не смогут быть вместе.

Разобравшись с бумагами, он взял газету, увлекся и не заметил, как прошло время.

Зазвонил телефон.

– Александр Александрович, к вам Ирина Антоновна.

– Пусть заходит через минуту.

Он прошел в кабинет и сел в черное кресло.

Глава 2

– Как успехи в бильярде?

Обращаясь к финансовому директору, он напрягал голос, чтобы тот его слышал. От громкой музыки в стиле техно все вокруг резонировало, даже стены клуба потряхивало.

Костырев, с «Marlboro» между длинными пальцами и с традиционно спокойным лицом (он всегда себя контролировал) – коротко улыбнулся:

– Выиграл у Шлеина.

Снова улыбка. Длинная струя дыма вверх.

– А Шлеин обыгрывает Белявского, – прибавил он.

Обманчиво скромная гордость. В этом весь Костырев.

Они общались, сидя друг напротив друга за прямоугольным столом из темного дерева, на шестерых человек. Это был стол для топ-менеджмента. Все ушли в бильярдную и возвращались оттуда группками, чтобы выпить и закусить. Беспалов вышел на улицу, позвонил Свете, а когда вернулся, то застал Костырева в одиночестве. Тот пил кофе и курил «Marlboro». Две нависших над столом лампы, под круглыми темными абажурами, бросали желтые пятна на стол. Потолка не было видно, он был там, высоко, во тьме, за всполохами цветомузыки.

– Что думаете о новом проекте? – спросил он у Костырева.

– О заморозке?

– Да.

Костырев

едва уловимо изменился в лице, несмотря на способности к самоконтролю. От него требовалось высказать мнение по сложной теме, тет-а-тет генеральному – задача нетривиальная. Впрочем, не было сомнений в том, что он как-то выкрутится: гибкости и осторожности ему было не занимать. Он не раз выплывал, когда другие тонули. Если обсуждался важный вопрос, по которому не было единого мнения, он в начале дискуссии никогда не высказывался ясно и недвусмысленно, предпочитая, чтобы слушатели вязли в его рассуждениях и каждый слышал что-то близкое своему сердцу. Он избегал слов «да» и «нет». Он растекался мыслью по древу. Он был сама деликатность. Так продолжалось до тех пор, пока внутреннее чувство не подсказывало ему, кто победит. С этой минуты он был с победителем. Он много раз проделывал этот фокус, так чисто и мягко, что мало кто видел в нем конформиста. Он знал, что и когда сказать, его внутренний флюгер редко давал сбои. Он выжил при новой власти. Его спасло то, что он пробыл с прежней командой только три месяца и под занавес крупно с ними поссорился, не согласившись ставить подпись на липовых документах. Он знал, что власть скоро сменится. Его хотели слить перед сделкой, но не успели. Не доверяя ему сначала, новые собственники долго думали, что с ним делать, а пока думали, он мягко втерся в доверие. Он был профи и знал толк в том, как повысить рентабельность, что было кстати. Он работал по двенадцать часов в сутки и выглядел соответствующим образом: бледная кожа, взгляд внимательный и усталый, щеки впалые, на них румянец как у чахоточного. У него были жена и дочь, но работа всегда была первой в списке. Он был трудоголиком. Однажды он признался по пьяни, что ему нравится так впахивать, в противном случае он не чувствует удовольствия и совесть ему докучает.

Никто из коллег не знал его и не стремился узнать. Он был не из тех, с кем рвутся дружить.

В эту минуту, обдумывая ответ, он глубоко затянулся, выдохнул и, поставив локти на стол, стал говорить громко, щурясь от дыма:

– Это может быть интересно, если цифры не врут. Я бы еще раз взглянул на опекс, для подстраховки. – Он вновь затянулся и выпустил вниз струю дыма. – Плохо, что у нас нет экспертов.

«Скользкий он тип, голыми руками не схватишь», – подумал Беспалов.

– Так вы «за» или «против»? – Он не сводил глаз с Костырева.

Истинный смысл вопроса был глубже, много глубже, под верхним слоем слов. Костырев понял, о чем его спрашивают.

«Ты со мной или с Витей?»

До недавних пор он был ни с кем, не было смысла в том, чтобы быть с кем-то, но теперь смысл был. Отношения между партнерами портились на глазах, об этом все знали. Кроме того, Виктор стягивал вокруг себя силы, что-то вроде ближнего круга – как бы промежду прочим и ненавязчиво. У него всегда были холопы и прихлебатели, но он не тратил на них время, на винтики созданной им машины, он жил на Олимпе, выше них, смертных. Сейчас он спустился к ним. Он общался с народом, прощупывал почву и, по словам Шлеина, даже спрашивал очень тактично о том, кто что думает о генеральном. Не хочет ли Витя выйти из тени и сесть в это кресло?

Костырев думал. Просчитывая сложную многоходовку, он не спешил с ответом.

– В целом я не в восторге. – Выдал он после паузы. – Мало вводных и много предположений.

Он флегматично выпустил новую порцию дыма. Он был прекрасным актером.

– Ясно.

Беспалов глянул на него поверх бокала с вином: искренне говоришь?

Тот выдержал взгляд: да.

На стекле – отпечатки пальцев: линии и завитки, столь любимые криминалистами. По ним изобличают преступника – и совершенно иное дело с мыслями человека, не оставляющими следов.

К столу подошел Белявский: загорелый, в белой рубахе, с желтой цепью на бычьей шее. Он прилетел утром из Мармариса, был весел и полон сил. Он не выглядел как человек, над которым сгустились тучи и который об этом знал. Он балагурил, пил водку, с азартом играл в бильярд. Да и сгустились ли тучи? Витя стал его прикрывать. «Может, не будем спешить? Может, дать ему шанс? Он старается», – так сказал вчера Витя. Витя, жаждавший посадить Диму на кол. Это политика. Почувствовав в нем единственную защиту, Дима будет ноги ему лизать, как пес, продастся ему с потрохами.