C-dur

Ефимов Алексей

На него смотрели серые глаза Гали Сотниковой, с легким хмельком в них. Поговаривали, что несколько лет назад один молодой человек едва не покончил с собой из-за неразделенной любви к ней (вскрыв вены, он испугался и вызвал «скорую»), а ее будущий муж лазил к ней по водосточной трубе на третий этаж, чтобы добиться ее внимания и благосклонности. Он понимал их. Когда-то он был на их месте и тоже делал разные странные, на первый взгляд, вещи из-за любви к девушкам.

Лишь одна женщина за этим столом выглядела непразднично, не улыбалась: Ольга Владимировна Печенкина, зам главного бухгалтера. После реплики Гали она усмехнулась. Полные губы раздвинулись, качнулся двойной подбородок – и тучная женщина,

прятавшая взгляд за очками с толстыми стеклами, взяла стакан с яблочным соком. Она не смотрела на генерального. Она не любила его, как и новую власть в целом. При прежних хозяевах она имела все шансы стать главным бухгалтером, шла к этому много лет, но все мечты рухнули, когда в кресло главбуха села Томилина. Печенкина впала в депрессию, из которой не выбралась до сих пор. Лелея свою обиду, она искала малейший повод, чтобы сказать что-то плохое про новое руководство – за глаза, разумеется. Как приятно жгло внутренности! Как сладка была боль! Злость, смешанная с обидой – что может быть лучше? Несколько раз она порывалась уволиться, но не уволилась. Что-то мешало. Она работала месяц за месяцем, год за годом, и все уже поняли, что к чему. Как Света ее терпит? Почему не уволит? Печенкина – мастодонт, мастер интриги и заговора, женщина с тройным дном, но она бессильна против начальства. У нее есть свой кружок почитательниц, из двух старых сотрудниц, и с ними она не сдерживается. Она злобно плюется желчью, и те вторят ей, негодуя.

Беспалов и Света прошли в бильярдную.

Здесь Костырев проигрывал Моисееву.

Глядя на них и подмечая детали, Беспалов думал о том, что характер проявляется и в игре. Костырев осторожничал (иногда чересчур), подолгу обдумывая каждый удар, а Виктор был быстр, склонен к риску и более точен. Он умел идти напролом и в обход – всегда туда, куда нужно, то есть к победе. Он обгонял Костырева на три шара. На впалых щеках финансового директора, чувствовавшего близость финала, проступил яркий румянец как у чахоточного. Кто любит проигрывать, тем более с крупным счетом и при коллегах? Даже способности к самоконтролю не помогали. С другой стороны, есть ли смысл выигрывать у Моисеева? Партия проигрышная изначально.

Томилина стояла рядом с Беспаловым, с азартом следила за драмой на бильярдном столе, и ее реакция на удары не зависела от того, чьи они были – Моисеева или Костырева: метким она радовалась, а если мазали, то расстраивалась.

В зал вошла Ольга, помощница Моисеева. Кажется, она выпила больше, чем следовало, и хотела быть ближе к шефу, не думая совершенно о том, хочет ли он того же. Он то ли не заметил ее, то ли ее игнорировал. Обидевшись, она стала смотреть на Беспалова, не сводя с него глаз.

Он почувствовал это.

Их взгляды встретились.

На него словно жаром дохнуло: похотью и призывом. Она предлагала себя в открытую – как на панели, где все по-честному, по-настоящему. Может, это была игра, маленький театр пьяной актрисы?

Она отвела взгляд.

Стряхнув наваждение, он выбрался из вязкой темной субстанции.

«Еще этого не хватало. Девушка не может остановиться».

Через минуту пришла Оксана и стала следить за игрой. Она обрадовалась, когда Костырев точным ударом послал шар в лузу, а Моисеев поморщился.

Радость была недолгой. После промаха Костырева Виктор забил шар.

Выпрямившись и заметив Оксану, он подмигнул ей:

– Как жизнь? Может, сыграем?

– Спасибо, Виктор Александрович, я не умею.

Она сказала это тем особенным голосом, которым обычно общалась с Виктором: в нем неприязнь слегка выглядывала из-под маски субординации. Не придерешься, не обвинишь в дерзости, в неуважении к начальству, но в то же время все очевидно: имеющий уши да слышит. Виктор, естественно, слышал. Ее сопротивление лишь подстегивало

его аппетит. Он выжидал как хищник – кружа рядом и время от времени делая выпады.

– Научим. – Он выбрал позицию для следующего удара. – Все очень просто: раз – и готово!

Шар влетел в лузу.

Чахоточный румянец на щеках Костырева стал еще ярче. Он был явно подавлен, хотя внешнего показного спокойствия ему было не занимать.

Понаблюдав за игрой пару минут, Беспалов вышел из зала. Он не хотел играть с Витей. Он знал, что, выиграв у Костырева, тот предложит сыграть партию, и не будет возможности отказаться. Нет, не сегодня. Не из-за страха проигрыша (силы у них равны), а из принципа. Витя не тот, с кем он хочет играть этим вечером.

Он чувствовал, как его провожают взглядами. Он привык к этому, привык быть в центре внимания и умел как бы забыть о том, что все на него смотрят. Будучи генеральным директором, не останешься незамеченным, предоставленным самому себе. Положение обязывает. Обладая статусом, ты вынужден ему соответствовать и приносить в жертву часть личной свободы. Чем выше, тем больше. Горе тебе, если твой внешний публичный образ страшно далек от тебя истинного – легче и лучше быть искренним и настоящим, чем надувать щеки, тратя массу витальной энергии. Что в плюсе? На что меняешь свободу? На деньги и власть. Власть – самый сильный наркотик. Быть объектом внимания и притяжения, быть главным, знать вес слова и дела, знать, что ты вождь, – это затягивает, не отпуская. Твое эго, будь в этом честен, склонно к тщеславию. Познав сладостный вкус власти, трудно от нее отказаться. Трудно остановиться. Хочется больше и больше. Не забывай проверять, где ты и кто ты: смертный о двух ногах и руках или бог на Олимпе, почти ослепший от света собственной личности? Цезарь, ты человек. Помни о смерти. Помни также о том, что верные могут предать и что за лестью и преклонением часто прячется ненависть.

Он вышел на улицу.

Был теплый и пряный июльский вечер. На часах – пол-одиннадцатого. Скрывшееся за горизонтом солнце еще подкрашивает снизу чистое, без единого облачка, небо, но вот-вот станет темно и ночь вступит в права. У ночи свои законы. Она может быть нежной, а может – опасной. Может быть сладкой, а может мучить бессонницей. У каждого своя ночь. Он хотел бы провести эту со Светой, проснуться с ней утром, но, увы, в два он поедет домой, а Света не скажет ни слова и только посмотрит грустно.

На улице он встретил Проклову, начальницу консервного цеха, и ее коллегу из цеха консервного.

Обе курили.

Увидев его, они улыбнулись и поздоровались. Он ответил им, а сам поймал себя на страшно циничной мысли, вклинившейся в мозг: «У некрасивых родителей вряд ли родится красивый ребенок. С комплексами и воспитанием та же история. Маленькие дети не знают, чем наградили их мама и папа». Как-то раз он встретил дочь Анны Прокловой. Девочка-подросток – вылитая мать: жидкие русые волосы, скошенный подбородок, желтые зубы и скованная улыбка, чтобы их прятать. Сутулость, костистость, замкнутость, явно заниженная самооценка. Вот бы взглянуть на папу, бывшего мужа Прокловой. Вряд ли он был бойким красавцем – иначе дал бы хоть что-то в качестве компенсации.

Сделав себе выговор за цинизм, он позвонил Свете.

– Привет!

– Привет!

– Я уже скоро. Надеюсь, буду минут через сорок.

– Я тебя очень жду.

– Я знаю.

Он вернулся в клуб, полный решимости уехать отсюда самое позднее через полчаса, чего бы ему это не стоило. Хватит на сегодня публичности. Шампанское охлаждается, женщина томится желанием – что он здесь делает?

Глава 3

Понедельник. Утро.

Не отпускает чувство, что первый рабочий день будет под стать уик-энду.